Вспомни меня. Книга 1 - Виктория Мальцева

Леннон сильно похудел и выглядит бледным, но сейчас, когда его тело уверенно находится в вертикальном положении, а в глазах ясность, мне не верится, что всего несколько дней назад не могла спать – боялась, что в этот самый момент он умирает, а никому нет дела.

Я не думаю, что он ещё заразен, но не сажусь рядом: отдаю ему запечённую рыбу, на всякий случай отхожу на пять шагов и только тогда усаживаюсь тоже. Он замечает это:

– Мне уже намного лучше.

– Я вижу. И очень рада.

– Хочу извиниться за всё, что тебе пришлось увидеть и… услышать.

– Тебе не за что извиняться, – спешу его заверить. – Я ничего такого не видела.

За моей спиной слышны приближающиеся шаги. Оборачиваюсь – к нам приближается Рэйчел.

– Леннон! Я счастлива иметь возможность сказать тебе следующее, – сияет, – если бы ты не одолел эту заразу, наш коллектив понёс бы невосполнимую потерю! Без тебя здесь можно умереть со скуки!

Рэйчел без боязни плюхается не просто рядом с Ленноном, а в прямом смысле прижимается к нему бедром.

– Я соскучилась! – сообщает.

– Я тоже… по нормальной жизни, – признаётся он.

– Всё наладится, – заверяет его Рэйчел и заводит трубочку его выгоревших на солнце волос за ухо.

Видеть его лицо открытым настолько непривычно, что я даже замираю на мгновение. У Леннона очень яркие, броские черты лица, но ты никогда их не видишь – они почти всегда спрятаны под крышей из кудрей.

– Седьмая… – вдруг окликает меня Леннон, – Эл… я не сказал тебе «спасибо».

Я киваю:

– Альфе больше, чем мне.

Короткое время над скалой царит молчание, но Рэйчел, как всегда, находит тему, чтобы его нарушить:

– Кстати о парочках… и возвращаясь к нашему давнему разговору о семьях, детях и зависти… Одной мы с тобой уже можем завидовать.

Я традиционно не понимаю, о чём она, и судя по выражению бледного лица Леннона, он тоже. Не в первый и даже не в десятый раз мы попадаем с ним в этот тандем непонимающих намёков Рэйчел.

– Ты о чём? – прямо спрашивает он её.

– Одна из девушек беременна. Мы как-то разговаривали о семьях, детях и зависти. У нас уже есть первая девушка, которая ждёт ребёнка, и мы с Седьмой уже можем начинать ей завидовать.

Рэйчел бросает на меня осторожный взгляд и не улыбается. Сейчас я бы что угодно отдала за лукавство в её глазах, но его там нет. Вместо него жалкое до скулежа сочувствие. Я упорно не хочу его видеть, не хочу соглашаться.

– Кому? – спрашиваю.

– Альфии, конечно же.

Я только чувствую, как подрагивают мои веки и изо всех сил стараюсь не быть такой очевидной.

– С чего ты взяла? – нервно выпрямляется Леннон.

– Все уже знают об этом, дорогой.

– Я не знаю!

– Девочки, Леннон! Девочки давно уже всё поняли. А вам, олухам, знать об этом не обязательно.

– А Альфа? Альфа в курсе?

Рэйчел сощуривает глаза:

– А ты как думаешь?

Леннон качает головой, потом заключает:

– Значит, инцидент с Хромым не прошёл для неё бесследно. Даже не знаешь, как реагировать на такое: поздравлять или сочувствовать.

– Ну… она принимает поздравления. И просит девчонок принять парней на зиму к себе, чтобы новый сруб могли занять они с Альфой.

Мне всё равно.

Всё равно.

Всё равно.

Эти иглы сейчас не в моих ступнях, и в груди моей не печётся сердце и лёгкие.

Мне всё равно. Мне всё равно.

– Эй! Седьмая… – слышу будто издалека. – Тебе плохо? Ты в порядке?! Эй, не отключайся!

У меня всё валится из рук. Мне плевать на голод. Когда такое было? Как такое возможно, что мне плевать на обед?

Я таскаюсь по племенным обязанностям, как робот, и когда получаю свою порцию рыбы на ужин, проделываю в ней дыру посередине.

– Не будешь доедать? – спрашивает Умник.

– Нет, протягиваю ему плошку.

– Тебе плохо? – спрашивает Леннон.

– Нет.

– План, скорее всего, теперь поменяется, – заявляет Рэйчел во всеуслышание. – Мужской сруб будет срубом для первой семьи, а здесь на зиму разместимся все вместе – и парни, и девушки. Можно придумать шторы из лиан и листьев, если что. Хотя, какая к чёрту разница? Мне кажется, мы все уже видели друг друга голыми, не так ли? Ха-ха!

Она даже не смотрит в мою сторону. Видимо, ввиду вновь открывшихся обстоятельств, я потеряла актуальность. То есть, моя фигура могла ходить до этого момента как ладья, но с тех пор, как фигура Цыпы стала королевой, мою ладью разжаловали в пешки.

Иду на берег. Вернее, лечу с горы, вообразив себя птицей, которая способна взлететь и быть свободной. Улететь куда угодно. Не видеть тех, кого не хочется видеть, найти тех, по ком тоскует.

Меня тошнит от рыбы, от моря, от сруба, в котором живёт она, и в котором я не хочу ночевать. Ночи уже совсем холодные, но мне лучше так, чем там, где её каждый день тошнит, а вся женская половина колдует над ней с тазиками и утешениями.

Люди стали приносить ей свою одежду для новорожденного. Я думала над тем, что именно из скудного гардероба могу пожертвовать, но потом решила, что не обязана быть как все. И выдохнула. Мне стало легче. Никто не заставит меня против воли.

Почему я такая злая? Почему не жду рождения нового человека с таким же придыханием, как все?

Около меня образовывается тень.

У тени не может быть тепла – размышляю я. У неё не может быть массы, и сама она не может отбрасывать теней.

Поворачиваю голову – он рядом. Сидит на песке, сложив крестом ноги и повесив свои большие руки на собственные торчащие колени. Смотрит на меня.

– Что случилось?

– Ничего.

– А слёзы почему?

– Потому что.

В эту секунду я ненавижу его. Если он чувствовал то самое «притяжение», почему не был более настойчивым?

«Перекладывание ответственности на другого – не выход» – говорит голос внутри меня.

– Ногу подвернула… – объясняю ему и делаю глубокие вдох и выдох, чтобы успокоиться. – Но не серьёзно… ничего такого. Просто немножко больно. Сейчас пройдёт… и я пойду.

Куда я пойду? Куда мне нужно? Зачем? Для чего? Я не хочу ничего. Больше вообще ничего.

– Если нога повреждена, лучше дать ей отдых, – выдаёт он свои соображения. – Пойди лучше приляг.

Сейчас, в эту минуту, его забота и участие вызывают у меня приступ тошноты, граничащий с истерикой. Я закрываю глаза и умоляю себя молчать, потому что безумно, неистово хочется проорать в его лицо: «Да не нужен мне отдых в полном одиночестве под очередным деревом! Не нужна мне твоя удалённая забота и протокольное внимание! Не нужны мне твои советы!».