Символ веры - Александр Григорьевич Ярушкин

— Да, — еще более испуганно выдохнул Стасик. — Но как вы могли догадаться?..

— Любезный, я не первый год служу по жандармскому ведомству. Правда, одного я всегда не понимал: почему агенты, как правило, тугоумны и так жадно любят деньги? Ведь вы же ради денег нам служите?

Стасик низко склонил голову.

— Нет, вы, ей-богу, наивный человек… — Ротмистр раздраженно пригладил темные усики. — Решили разбогатеть, а службы от вас — на ломаный грош. Глядя на вас, невольно убедишься, что марксисты кое в чем правы: от каждого по способностям, каждому по труду… Пожалуй, с сегодняшнего дня я начну вас субсидировать именно по этому принципу. Вы мне сведения, я вам деньги. А то вы с нас уже более чем достаточно получили. И в машинисты вас перевели, и домишко вот вы купили… Не слишком ли жирно? Вы не находите?

— Я буду стараться, — еле слышно выдавил Стасик.

— Да уж постарайтесь, — усмехнулся ротмистр. — Через два дня, самое позднее, я должен получить список.

И опять усмехнулся:

— Уверен, записи вы держите дома в комоде, под бельем. Правильно говорю?

— Правильно…

— Так вот, запомните… Под бельем в комоде ценности, как правило, держат лишь недалекие обыватели…

8

Пупырчатые бока круглой чугунной печки уже остыли, но в тесном подвале было душно. Пахло типографской краской и свежим деревом — пару недель назад стены обшили досками. Сам домик был куплен супругами Ольховыми как раз из-за удобного подполья и уединенного расположения домика. Деньги на домик Ольховы получили из партийной кассы.

Исаю Ашбелю было жарко от висящей над наборной кассой семилинейной керосиновой лампы, спина затекла от долгого стояния, но Исай с удовольствием ощущал в пальцах, приятную тяжесть свинцовых литер. Одна к другой — складывались слова. Слово к слову — складывалась гневная подпольная листовка.

Иногда Исаю казалось, что приказчиком в магазине Фоменко он работал когда-то невероятно давно… И еще иногда он ловил себя на мысли: вот закончит сейчас набор, чисто вымоет руки и пойдет домой, к Дарье… Ах, Томск, Томск… Как это все далеко…

Разогнув спицу, Исай размялся, сделав несколько резких движений. Борис Ольхов, пристроившийся в стороне, улыбнулся:

— Помогает?

— Еще как! Присоединяйся.

— Попозже, — от улыбки на щеках Бориса обозначались мягкие, совсем детские ямочки.

Опустив голову, Борис вновь склонился над печатным станком. Скрипнула крышка над головой, потянуло сквознячком. Исай поднял голову.

— Боря, Саша! Сколько же можно? — раздался звонкий голос Ирины, и в подвал, улыбаясь, заглянуло ее смешливое, с острым носиком и маленьким ртом, лицо: — Самовар уже на столе!

Борис ответил на улыбку жены:

— Погоди маленько, мы скоро.

— Никаких «скоро»! Сейчас же умываться и за стол! — нарочито строго скомандовала Ирина.

— Что ж, Александр, придется подчиниться, — посмотрел на Исая Ольхов.

Тот развел руками:

— Я не против.

На покрытом хрустящей белой скатертью столе самодовольно возвышался, сверкая начищенными медными боками и медалями, пузатый самовар, вокруг которого теснились чашки, тарелки, вазочки.

— У-у, прямо королевский ужин! — потер ладони Исай. — Так вы нас совсем избалуете.

Ирина рассмеялась:

— Трудно вас избаловать. Вы же с моим Борей ничего, кроме работы, не замечаете.

— Как это так? — деланно возмутился Борис. — Александр же оценил твое искусство. Не зря, видимо, я тебе преподнес на именины Толковую поваренную книгу.

— Вот и удивляюсь, как заметили, — снова рассмеялась женщина. А что касается твоего презента, то при наших средствах из шестисот простых и изысканных блюд я смогла освоить лишь пять, да и те из самых постных.

Борис с самым серьезным видом произнес:

— А что, у тебя прекрасно получается пшенная каша, которой ты потчуешь нас по утрам. Не правда ли, Александр?

— Лучшей я не ел! — подтвердил Исай.

За столом он чувствовал себя очень уютно. Ирина то и дело заботливо ухаживала за мужчинами, с ее лица не сходила улыбка, лучились карие с синеватыми белками глаза. Было как-то по-семейному тихо, только за стенами гудел в сугробах колючий январский ветер.

Заметив, что Исай задумался, Ирина обиженно проговорила:

— Саша, вы так и не попробовали варенья.

— Извините, — грустно улыбнулся он, посмотрел на женщину и уже в который раз с удивлением понял, что при всей внешней несхожести она чем-то неуловимо напоминает ему Дарью.

— Никаких извинений не принимаю, — накладывая в розетку пахучее малиновое варенье, шутливо проговорила Ирина.

Борис бережно укорил ее:

— Твоя настойчивость смущает товарища Кроткого.

— Разве Борис прав? — изумленно вскинула брови Ирина.

Исай поспешно заверил:

— Ну, что вы! — и, посмотрев на Ольхова, покачал головой: — Борис, ты не прав!

Кроткий поблагодарил хозяйку, поднялся из-за стола:

— Идем в подземелье?

— Да, надо идти. Дел еще куча, — заторопился Борис.

Ирина недоуменно посмотрела на них:

— Но ведь уже первый час.

— Мы недолго, — успокоил ее Борис.

Под утро Исай оторвал покрасневшие глаза от шрифта, обернулся к Ольхову:

— Борис, иди отдыхай. А то придешь в свою страховую контору и заснешь за столом.

— Скажу, что кутил всю ночь, — усмехнулся тот.

— Раз поверят, второй… Нет, надо тебе что-то решать со службой.

— На службе я хоть жалованье получаю… Ирина может не понять…

Исай решительно возразил:

— По-моему, ты преувеличиваешь. Ирина умная женщина и понимает, что совмещать подпольную деятельность со службой очень трудно. А насчет средств на жизнь не сомневайся — комитет поможет. Дело-то нужное делаем.

— Как-нибудь сам заработаю на жизнь, — вздохнул Борис. — Партийная касса не бездонна. Я все-таки четыре курса университета окончил. В конце концов, могу уроки на дому давать.

— Уроки — это еще куда ни шло, — согласился Кроткий.

Они поднялись наверх, осторожно, стараясь не звякнуть металлическим кольцом, прикрыли крышку подвала, набросили половичок и, ступая на носках, направились к своим комнатам. Однако все их ухищрения оказались тщетны.

— Наконец-то… Разве можно так изводить себя? — сонным голосом сказала Ирина и уже более бодро добавила: — Больше ни за что вам не поверю. Обманщики! Будете теперь ложиться спать по моей команде! Ясно?

Мужчины посмотрели друг на друга и засмеялись.

9

За ночь комната выстыла. Вскочив, Петр сразу кинулся разжигать печь. Почернела, закоробилась под спичкой бумага, запахло смолой, огонь весело охватил щепки, жадно облизал брошенные в печь поленья.

К приходу Соколова медный чайник, выданный хозяином, видимо, в качестве компенсации за постоянный холод в комнате, сердито и громко булькал. В толстостенной сковороде скворчало сало.

Раздался условный стук.