Иван Путилин и Клуб червонных валетов - Роман Добрый

– Эх! – лихо, старчески, тряс головой Путилин. – Коробейнички мы добрые, фургонщики-тароватые! Припожаловали мы к вам, хозяева честные, с товаром замечательным, с товаром питерским! По копейке сами брали, по грошу продавать будем! Ситцы-миткали, сережки-брошки, румяна-помада, красься – не надо! Выходите, красавицы-молодушки, потешьте ваши душки! Ой, старый Дмитрия приехал!

Весть о нашем приезде с быстротой молнии разнеслась по всему селу.

«фургонщики приехали! Коробейники!» – послышалось со всех сторон.

Скоро мы были окружены порядочной толпой баб, девок, мужиков, парней и ребятишек.

– Поздновато как будто торг начинать. Ась? – обратился Путилин к толпе.

– Известно дело, завтра уж, – послышались голоса мужиков.

Но иначе взглянули на это бабы: они просили хоть глазом поглядеть, что за товар у фургонщика.

Путилин распаковал один короб.

В числе баб, толпящихся у нашей повозки, невольно бросались в глаза фигуры высокой пожилой бабы с отвратительно злобным лицом и стоявшей рядом с ней красавицы-молодухи. Обе они были одеты не только франтовато, но и богато.

Подобно другим, они заглянули в товары.

– Купить нечто платок этот шелковый? – обратилась молодуха к пожилой бабе.

– Что же, покупай, – низким голосом, почти басом, ответила та.

Сторговались в цене. Молодуха вынула из кошелька новенькую двадцатипятирублевку и протянула ее Путилину.

– Ладно, красотка, может, завтра еще что купишь, заодно отдашь, – проговорил Путилин и вдруг обратился к угрюмой пожилой бабе: – А что, хозяюшка, нельзя ли нам ночлега у вас испросить? Я бы заплатил аль товаром угодил?

– А почему ко мне за ночлегом просишься? – исподлобья сверкнула она своими злыми глазами.

– Да потому, хозяюшка, что видать, что вы люди зажиточные, ну, значит, и помещение у вас не стеснительное, да и насчет снеди также…

Короче говоря, минут через двадцать мы находились под кровом этой богатейки.

Дом действительно был – по деревне – важный. Огромный двор был набит всякой скотиной, особенно много было отличных лошадей.

– Охо-хо-хо, и домовито же, храни вас Бог, живете вы! – широко улыбался Путилин.

Семья оказалась весьма обширная. Сам хозяин, высокий здоровенный рыжий мужик лет шестидесяти двух – Семен Артемьев; жена его Матрена (эта самая хмурая женщина с отталкивающим лицом); сын – лихой, разбитной парень, женатый на красавице-молодухе, купившей у нас шелковый платок; брат хозяина, помоложе его лет на десять, какие-то два старика, несколько ребятишек и двое работников.

Я, следивший за Путилиным, заметил, с каким вниманием он осматривает внутренность двора Артемьевых.

Стали ужинать. Ужин был и сытный, и весьма обильный, сдобренный изрядным количеством водки и пива.

Хозяин, здорово хвативший, расспрашивал нас о том, кто мы, откуда… Путилин врал артистически.

– А скажите, хозяин, правду бают, будто тракт ваш опасен стал для проезжающих?

– Как так?

– Да, говорят, шалят у вас… почту грабят… почтальонов и ямщиков убивают…

Хозяина передернуло.

– А вы, купец, откуда про это прослышали? – вмешалась хозяйка, бросая на мужа быстрый взгляд.

– А как сюда к вам ехали, предупреждали нас: «Смотрите, дескать, в оба, а то разбойники шалят здесь. Люди вы торговые, подкараулить вас могут и убить», – продолжал Путилин.

– Это действительно, есть тот грех, – после молчания ответил хозяин. – Еще недавно почту тут обокрали.

– Неподалеку отсюда?

– Чего далеко! В двенадцати верстах от нашего села.

– Храни Господи! – воскликнул Путилин в притворном страхе. – Экое злодейство! Как же это я пойду с товарищем по тракту вашему? А вдруг да и нас – того… прихлопнут?..

– Не боись, не тронут!.. – криво усмехнулся хозяин.

– А почему? – быстро спросил Путилин.

– Овчинка выделки не стоит, миляга, вот почему. Разве вы такие большие деньжища с собой везете?..

– Мели! – злобно крикнула хозяйка, с бешенством глядя на своего захмелевшего мужа. – Сам не знаешь, что болтаешь. Известно дело, они люди торговые, опаску должны иметь… Ну, неча рассусоливать, пора спать ложиться!

– И то правда: спать охотка! – поддержала свекровь молодуха.

Нам отвели спать в «летнике», где на полу были разосланы пуховые перины.

Мы остались одни.

– Спи, доктор, а я немного пободрствую, – шепнул мне Путилин.

– Что же ты будешь делать, Иван Дмитриевич?

– А вот когда все заснут, я погуляю по двору.

– Зачем? – удивленно спросил я.

– Пахнет там нехорошо, – уклончиво ответил он.

– Пахнет? Чем пахнет? – продолжал я.

– Смертью, мой друг, смертью.

Я вздрогнул. Все это непонятное и странное для меня путешествие, эта до дикости необычайная обстановка взвинтили мои нервы.

Я скоро погрузился в глубокий сон под за душу хватающее завывание дворового пса.

Стояла трепетно-белая северная ночь. Там, на востоке, уже узкой полоской загоралась румяная заря.

Дом Артемьевых был погружен в глубокий сон. Тихо, крадучись, вышел из «летника» Путилин и неслышно скользнул во двор.

– Помилуй Бог, – шептал он, – я не мог ошибиться насчет этого ужасного запаха… Он заглушает все, все…

В углу обширного двора на железной цепи бешено рвалась и металась дворовая собака.

– У-у-у! – проносился по двору ее заунывный вой.

Путилин смело пошел к собаке.

– Ну-ну, дурак, с цепи хочешь? Сейчас, сейчас я тебя спущу, – ласково обратился он к псу.

Странное дело: злющий, здоровый пес при приближении незнакомого ему человека не обнаружил ни страха, ни злобы. Наоборот, он радостно взвизгивал, словно просил, чтобы его скорее спустили с цепи.

Путилин погладил собаку по голове, а затем ловко снял с нее ошейник.

– Ну, помогай, голубчик! – прошептал он. Ворча и тихо повизгивая, пес устремился к маленькому сарайчику, сложенному из толстого сруба. Подбежав к двери, он поднял голову и опять протяжно-заунывно завыл. Он принялся яростно, с ожесточением скрести лапами о дверь сарайчика.

– Я не ошибся! – тихо, но вслух произнес Путилин. – У нас с тобой, дружище, одинаковый нюх.

Дверь сарая была заперта на плохонький железный замок, болтавшийся на двух кольцах.

Великий сыщик выпрямился и насторожился.

Все было тихо. Глубоким сном спали «богатеи» села Бараны.