Гранды. Американская сефардская элита - Стивен Бирмингем

которые, конечно же, располагались не в самых чистых районах города. Ему удалось убедительно доказать это, и в том же году, в разгар чумы, в реку Гудзон было сброшено пять тысяч бочек говядины. Те жители Нью-Йорка, которые могли себе это позволить, каждый год, когда начиналась лихорадка, бежали на север, в «Гринвичскую деревню», и, конечно, те, кто уже был заражен комаром, вызвавшим чуму, уносили болезнь с собой.

Но, несмотря на все свои деловые и семейные взлеты и падения, Хармон Хендрикс смог утвердиться в качестве одного из самых значительных торговцев-производителей Востока. К 1812 году он был достаточно богат, чтобы сделать свое знаменитое предложение о займе правительству для финансирования войны с англичанами. К 1825 г. он имел собственный банк, а также являлся директором Хартфордского банка (который тактично просил «прислать ответ воскресной почтой, если вы не нарушаете субботу»). Он также приобрел значительную недвижимость. Помимо завода в Нью-Джерси, он владел участками с двадцатой по двадцать вторую улицы между Шестой и Седьмой авеню на Манхэттене, а также тридцатью акрами земли вдоль Бродвея. Он продолжал продавать медь для днищ заводов и котлов кораблей, а также монетному двору США для изготовления монет, выдавая при этом кредиты на сотни тысяч долларов. Он также обеспечил социальное положение семьи Хендрикс и был членом элитного клуба Union Club. Хармон Хендрикс умер в 1838 году. Несколько лет спустя Джозеф Сковилл в книге «Старые торговцы Нью-Йорка» писал

Мистер Хендрикс был урожденным жителем Нью-Йорка, еврейского происхождения, честным, честным, благоразумным и очень осторожным человеком.... Он умер очень богатым, оставив более трех миллионов долларов.... Его наследники стоят не менее семи миллионов.... При всех колебаниях в торговле кредит дома в течение полувека никогда не подвергался сомнению ни в этой стране, ни в Европе, и сегодня на Уолл-стрит его обязательства продаются так же охотно, как государственные ценные бумаги с теми же процентными ставками. При жизни Хармон Хендрикс занимал более высокое положение в обществе, и ни один человек не оставил о себе более почтенной памяти, чем Хармон Хендрикс.

Он также оставил трех сильных сыновей — Урию II, Генри и Монтегю, которые стремились продолжить его разрозненные предприятия.

Но он оставил после себя еще более важное наследие в виде ценностей, которые должны были стать предметом заботы первых еврейских семей по мере их продвижения к денежному и общественному положению. Как написала маленькая дочь Хармона Хендрикса Розелейн в 1834 году, когда ей было четырнадцать лет, в своей тетради «Ежедневные сочинения», написанной аккуратным школьным почерком: «Образование — один из самых важных предметов, на которые мы можем обратить внимание. Только образованию мы обязаны формированием нашего ума, совершенствованием нашего понимания и развитием наших способностей. Именно образование возвышает наш разум к тому Великому Существу, от которого исходит всякое благо».

13. ЧЕЛОВЕК, ВЫЗЫВАЮЩИЙ ОГОНЬ НА СЕБЯ

Американской еврейской общине нужен был человек, который стал бы ее совестью. По крайней мере, так считал молодой Урия Филлипс Леви из Филадельфии, который, похоже, уже в раннем возрасте решил, что будет выполнять эту роль. Для него стоял вопрос об ассимиляции — утрате всего того, что означало быть сефардским евреем, или о преемственности, и он придавал огромное значение последней. Он не одобрял того, что, как он слышал, происходило в таких городах, как Новый Орлеан, и таких людей, как Иуда Туро, которые были евреями только наполовину. Он не одобрял таких филадельфийцев, как девушки Фрэнкс, которые, казалось, не только не заботились о своей стране, но еще меньше заботились о своей вере, стремясь, очевидно, только к тому, чтобы выйти замуж за титулованных англичан. Он не одобрял своих двоюродных братьев Леви — Самсона, Бенджамина и Натана (последний был партнером Дэвида Фрэнкса), которые танцевали в Ассамблее, вступали в христианские клубы и лишь на словах относились к своему благородному наследию. Все их дети выходили замуж за христиан и переходили в другую веру. Урия Филлипс Леви считал, что американским евреям нужны Великие люди — такие, которые будут стоять на четвереньках как американцы и так же на четвереньках как евреи, которые займут руководящие посты в американских институтах, но на своих собственных еврейских условиях. Это был большой заказ для уже серьезно раздробленной и разобщенной группы людей, но Урия Леви его выполнил. Он был небольшого роста, но его эго было огромнее, чем вся новая республика. Не менее значительным было и то, что Урия Леви почти всю жизнь носил на своем маленьком плече.

Быть крестоносцем, борцом за права человека он считал своим правом по рождению. Ведь он был филадельфийцем Леви. К его семье, считал Урия Леви, нельзя относиться легкомысленно. В конце концов, Джордж Вашингтон был на свадьбе его бабушки и дедушки. Его прапрадед был личным врачом короля Португалии Иоанна V. В семье Леви были заключены все подобающие случаю браки. Одна из сестер Урии вышла замуж за Хендрикса, другая за Лопеса — одного из вест-индских кузенов Аарона Лопеса. Хотя семью Урии иногда называли «бедной ветвью» (Самсоны Леви были значительно богаче), Леви не могли ничем не гордиться.

В 1806 г., когда Урия Леви объявил о своем намерении начать военно-морскую карьеру, ему было всего четырнадцать лет. Он уже научился определять по силуэтам названия и флаги всех кораблей, которые входили и выходили из филадельфийской гавани. Сначала он записался в кают-компанию, в обязанности которой входило, в частности, заправлять койку капитана. К осени следующего года началась война 1812 года, и президент Джефферсон объявил эмбарго на всю американскую торговлю с Европой. Это означало, что судоходство простаивает, и Урия использовал это время для посещения навигационной школы в Филадельфии, где быстро обнаружились его блестящие способности.

Американский флот в это время был построен по образцу британского. Его офицерский состав состоял из людей со старыми традициями, которые все «знали» друг друга и считали себя «джентльменами». Иными словами, американские морские офицеры представляли собой своего рода клуб, правила, ритуалы и требования к членству в котором были непреложными. Ни один еврей никогда не был офицером ВМС США, и было немыслимо, чтобы кто-то захотел или попытался им стать. Урия Леви выбрал для своей арены тот институт американской жизни, где роль еврея всегда была самой слабой, самой капитулянтской, где евреям традиционно отводилась самая низкая власть и самая низкая работа.

В 1809 г. закон об эмбарго был отменен, и Урия Леви — теперь уже выпускник военно-морского училища — вернулся на службу. Вскоре он впервые столкнулся с властными