Кошмары - Ганс Гейнц Эверс

сподобилось бы придумать нечто подобное. Я еще многого о нем не знаю, но уже чувствую, что это закон, выходящий из рабства. Свободным евреям в Иудее и Самарии – тем, кто остался и не был отправлен в рабство, – он не по нраву.

– Не веди речь о самаритянах, – бросил Иехил. – Их мы ненавидим пуще иноверцев!

– Но для нас они такие же евреи, как и весь прочий народ иудейский. Вы очень разбогатели благодаря Вавилону – и это несмотря на все рабство, – и Эзра с вельможами своими смог купить великий фирман[17] у Артаксеркса, персидского царя, который вернул их в Иерусалим и дал им власть для их нового закона. Тем не менее не Эзре удалось добиться признания новых порядков в иудейской стране. Нет, это удалось только другу его, Неемии, который был придворным у персидского царя. Это он продавил новые порядки – супротив воли народа. Пусть будет, как есть, не буду спорить с тобой, Иехил! Если таков ныне закон, мы будем его придерживаться. Если есть какие-то новые правила, познакомь нас с ними. Мы не сумеем преобразовать все в одночасье – процесс должен проходить постепенно и неспешно в нашей египетской земле; пойми же, Иехил! Однако в конце концов мы будем чтить порядки – и храм наш в Иебе ни в чем не уступит иерусалимскому. Ты мне обо всем расскажешь, брат, я сам запишу новые правила на новых папирусных свитках. Завтра в течение дня! А теперь пойдем, люди заждались нас. Они пять лет ждали крае угольного камня нового храма – не заставляй же их томиться более.

Повернувшись, чтобы уйти, он схватил за руку Иехила. Но тот освободился и быстро выпалил:

– Я не могу пойти с тобой, Иедония!

Старик всполошился:

– Что с тобой? Ты чувствуешь себя больным? Неужто захворал в долгом пути?..

– Нет же, нет! – воскликнул гонец иерусалимский. – Я не могу пойти с тобой, потому как… потому что… – Подыскивая слова, он нервно сжимал и разжимал кулаки. – Послушай меня, старый вояка, – продолжил Иехил, – первосвященник и Верховный Совет Иерусалима запрещают вам восстанавливать свой храм! – Он вздохнул облегченно, наконец-то сложив груз этих слов с души.

Старик схватился за голову. Он пошатнулся. Прислонился к зубцу крыши, чтобы не упасть.

– Что?.. – пробормотал он. – Что ты такое говоришь?..

Иехил не ответил. Наступила тишина – и снизу послышался голос, доносившийся с храмовой площади. Кто-то там говорил – его уверенные слова пронзали ночь:

– …первый камень поставят уже этой ночью! Вскоре наш храм воссияет здесь, и он будет больше и великолепнее, чем прежний! Хвала Яхве! Хвала Господу нашему!

– Хвала Яхве! – подхватила толпа.

Иедония дрожал.

– Что ты такое говоришь? – повторил он и осекся. – Нет-нет, быть такого не может, и не мог ты эти слова сказать! Верно, какой-то демон сунул язык мне в ухо! – Старик тихо рассмеялся. – Ох, я становлюсь совсем старым, только что поверил, будто… нет же, это не есть правда! Я хорошо помню – ты сказал мне и сыну моему, что горю в этом краю пришел конец! Что мы должны пировать и радоваться…

– Да, я так и сказал, – прервал его Иехил, – вот послание первосвященника и совет: прекратите скорбь свою! Пируйте и пейте вино! Сбросьте траурные одежды! Умащайтесь елеем и наслаждайтесь женами вашими! Но храм ваш более не подлежит восстановлению!

Какое-то время Иедония просто смотрел на гонца, а потом вдруг опрокинулся, как бык, которому каменная булава мясника проломила череп. Иехил подскочил к нему, поднял старца, поволок к скамье.

– Не в моих силах что-либо изменить, старик, – сказал он, – я всего лишь посланник и должен сообщить то, что мне поручено…

Старик покачал головой, вытер испарину, выступившую на лбу.

– Почему? – воззвал он. – Почему? Лишь потому, что в нашем древнем храме стояли каменные конусы и священные колья? Потому что мы приносим жертвы Таммузу и богу солнца, чтим Ханат и Ашиму?.. Клянусь тебе, клянусь жизнью моей, жизнью моих детей, внуков и правнуков, мы больше не будем этого делать, если так велит Иерусалим! Возьми у нас Таммуза, забери Ханат, но, молю, оставь нам Яхве!

Человек из Иерусалима не ответил.

– Нет, ты говоришь не всерьез, – продолжил старец. – Мы же послали в Иерусалим многие дары – золотые монеты, серебряные и злотые чары и чаши. Мы пошлем вам еще в три раза больше! Если мы совершали ошибки, если мы учиняли проступки против нового закона, которого еще не знали, возложите на нас покаяние! Мы исполним ее добросовестно! Царь Персидский дал вам власть над Иудеей, Иерусалимом и всеми иудеями и назначил вас судьями над всеми евреями, не следующими заповедям Божьим и законам царя; так что ваш закон – Закон Божий, яко же закон царский. Тогда судите! Но сам Дарий и наместники его дали нам разрешение на строительство храма нашего, так почему вы отказываете нам в такой ми лости?

Трое мужчин в этот момент взбежали по лестнице – два вавилонских воина и один сотник, персиянин.

– Артаферн послал меня! – крикнул сотник. – До нас дошла весть о том, что войска египтян уже перед городом. Они перебили всех дозорных на подступах и собрались у храма Хнуба в пальмовой роще. Ты должен немедленно созвать своих людей, оборонять ворота и стену. Твой сын Махсея пусть соберет две сотни воинов – на рассвете пусть минуют пороги и зай мут острова Сатис и Анубис, поименованные в честь египетских богов!

Выпрямившись, Иедония молвил:

– Скажи Артаферну, Гонуфрий, что его приказы уже выполняются.

Сотник повернулся, чтобы уйти.

– Вот еще что, Иедония! – воскликнул он. – Был еще такой наказ – без промедления заложить краеугольный камень храма Яхве. Финикийские и вавилонские воины разделяют трепет твой – положи камень, и он тотчас же утешит их! – Сказав так, Гонуфрий побежал по лестнице вниз, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.

И вновь Иедония обратился к человеку из Иерусалима.

– Слышал ли ты, что было сказано, Иехил? – спросил он. – Весь народ в Иебе, иудеи и иноверцы, не подвергают сомненьям пророчества жены Махузии! Они не смогут биться в полную мощь, если вера их в святилище Яхве не будет подкреплена первым камнем – и тогда египтяне одолеют их!

Иехил медленно покачал головой:

– Ничем не могу тебе и людям твоим помочь! Закон определяет – и это не закон Эзры, а уклад двухсотлетней давности, который Эзра лишь усовершенствовал, – что только лишь в Иерусалиме, только в самом святом городе, Яхве имеет обитель свою. Только там может стоять Его храм, и только там – Его жертвенный алтарь!

– Когда мы покинули Иудею, – шептал Иедония, – то на каждом холме и под каждым деревом зеленым