Иван Грозный. Конец крымской орды - Александр Тамоников

– И тебе всего наилучшего, Василь.

К Ступне дружина подошла затемно, не встретив ближнего разъезда, который должен был и днем, и ночью объезжать селение.

Это удивило Бордака.

Он повернулся к Парфенову, ехавшему рядом, и заявил:

– Непорядок, Василь.

Тот кивнул и сказал:

– А Петр Сухой говорил, что тутошний станичный голова Родион Толстой службу знает, грамоту от Воротынского имеет. Неужто случилось что? Деревню уже видать, да только странная она какая-то. Запах печного дыма чувствуется, а огня нет ни во дворах, ни в избах. Может, басурмане мурзы Дайлана тут погуляли?

Бордак подал сигнал головному дозору. Пестов остановил его.

Михайло указал Парфенову на холм.

– Давай, Василь, туда. Поглядим пристальней на деревню.

Воеводы поднялись на возвышенность. С вершины видно было лучше.

Бордак огляделся и проговорил:

– Нет, крымчаков тут не было. Городьба цела, ворота на запоре, табун у реки, живность во дворах.

К дружине подошел десяток Грудина, который князь Хворостинин увел к реке на полпути.

Второй воевода передового полка тоже поднялся на возвышенность и спросил:

– Что вы тут?..

Бордак указал на Ступню.

– Да вот деревню смотрим, голова которой не держит разъезды рядом с ней. Может, у реки кто был, Дмитрий Иванович?

– Никого, но оттуда и прямого выхода к деревне нет. Частокол в воду уходит, путь по берегу перекрывает.

– А где тот постоялый двор, о котором говорил станичный голова Ванькино? Должен быть у селения, но не видать. Не внутри же.

– Отсюда нам не видно низину за дальним тыном, а дорога спускается туда. Если и быть двору, то только там.

– Не понимаю, – проговорил Парфенов.

Хворостинин и Бордак повернулись к нему.

– Что ты не понимаешь, Василь Игнатьевич? – спросил второй воевода передового полка.

– Неужто вот так просто, открыто можно подойти к Ступне? Это же какое безрассудство голова проявляет! Коли сейчас ударить отсюда, то местные мужики даже в исподнем не успеют к городьбе выскочить. Почему так? Вот чего я в толк не возьму.

– Что-то тут не так, – сказал князь Хворостинин. – А ну-ка, Михайло Алексеевич, пошли-ка десяток к деревне. Да так, чтобы выглядело налетом, но без шума, гиканья. Озадачь десятника, дабы довел отряд свой до городьбы и встал там, около ворот, что на нас смотрят.

– Понял, Дмитрий Иванович. – Бордак позвал Огнева и пояснил ему, что надо сделать.

– А не напугаем народ? – спросил тот.

– Лучше пусть люди напугаются, чем крымчаки их побьют и в полон возьмут.

– Это так. Исполняю, боярин.

Десяток Огнева скоро лавой пошел на деревню. Остальные опричники глядели на это действо.

Но не так прост и уж тем более не безрассуден оказался станичный голова Толстой.

Не прошел десяток Огнева и полпути, как тыном появились люди. В двух местах поднялась нижняя часть ограды, показались жерла. Ударили две пушки. Дроб поднял пыль слева и справа. Пушкари явно не желали губить людей, наступавших на них. Прогремел ружейный залп, и опять-таки пули легли в стороне.

– Назад! – закричал Бордак.

Но Огнев уже сам смекнул и подал команду. Десяток резко взял к реке, ближе к прибрежным ивам.

Хворостинин рассмеялся.

– Вот тебе и безрассудство. Давай, Михайло Алексеевич, знак в деревню. Мол, переговорщики едут.

Парфенов огляделся и воскликнул:

– Ба! Да мы окружены! От леса и сзади идут разъезды.

Бордак обернулся и заметил отряды всадников, которые ходили по сторонам, не сближаясь с дружиной.

– Эка ловко, – сказал Парфенов. – Видать, заприметили они нас давно, но пропустили, посчитали за глупость выходить на дружину, большую, чем их разъезды. Так и шли следом.

От берега подошел десяток Огнева.

Лука поднялся на холм и сказал:

– Ну и прохвосты! Все заметили, к нападению готовы были, а виду не показывали. Если стреляли бы по десятку, то сгинули бы мы, не подъехав к тыну. Пушки дробом побили бы нас.

Опричник Фома Рубач тем временем замахал над собой копьем с белой тряпкой.

На деревне ответили тем же.

– Лука, Яков, прикройте! – распорядился Бордак. – Мы не знаем этих местных. Налетят разъезды, и придется бить их.

Десятки Огнева и Грудина встали за небольшим обозом в полукруг.

– Василь Игнатьевич, будь тут, мы с Михайло пойдем к деревне, – сказал Хворостинин.

– Не опасно ли? Может, Рубача пошлем?

– А грамота царская у него есть?

– Нет.

– Вот то-то и оно. Едем, Михайло, не будем дожидаться, покуда нас пушками позовут.

Воевода особой дружины и князь Хворостинин сошли с холма и поспешили к Ступне. Ворота отворились. Навстречу им выехали два всадника. Оба в латах, при саблях и, что интересно, со щитами.

– Кто такие? – спросил мужик со строгим спокойным лицом.

– Ты грамоте обучен? – осведомился Хворостинин.

– А то!

– Это хорошо. Тогда читай. – Князь передал мужику царскую грамоту.

Тот взял ее. Товарищ поднес факел, чтобы видно было.

Мужик прочитал текст, сорвал шапку, склонил голову.

– Извиняй, князь, за такую встречу, но мы же не знали, кого это принесло. Видели, что отряд числом в три десятка к деревне идет, а кто такие, не рассмотрели.

– Не за что извиняться. Как встретили, о том еще поговорим. А ты и есть станичный голова Родион Толстой?

Мужик удивился и спросил:

– Откуда меня знаешь?

– От Петра Сухого.

– Значит, вы в Ванькино были?

– Мы много где были и еще быть должны. Сухой говорил, постоялый двор тут у вас имеется?

– Да, покуда еще стоит. Почему спрашиваешь, князь?

– Не догадываешься?

– Голова моя дурная! Дружину твою надо на постой определить. Так ты давай распоряжение. Пусть два десятка в обход деревни на двор идут. Там Еремей Лобач с женой Аленой да работницей проживают. Припасы держат, дом в справном виде. Встретят, накормят, напоят, спать уложат. В доме у них печь, тепло ночью, соломы вдоволь, пол застелен. Третий же десяток пусть в деревню заходит. Избы пустые есть, разместим. У меня она малая, потому как жить в ней некому. Зато у помощника дом крепкий, новый, осенью поднятый. Там место для тебя и воевод твоих.