Троянский конь - Иван Сербин

Горбун развернул сверток, достал из него плотную стопку баксов, пересчитал, проверил купюры на свет.

— Петя, ну что ты творишь? — укоризненно покачал головой Алексей Алексеевич. — Мы же не в обменке. И я не кидала какой-нибудь. Ты меня знаешь.

— Знаю, — согласился горбун, пряча доллары в карман халата. — Но во всем важен порядок. Если порядка нет, то и дела нет.

— Все нормально? — спросил Григорьев.

— Да, все нормально.

— Хорошо. Слушай, если появятся полотна, которые ты себе не захочешь взять, — звони. Есть один серьезный человек. Платит налом, без звука.

— Я его знаю? — тут же встрепенулся горбун.

— Вряд ли. Он только начал. Но денег — куры не клюют.

— Ты за него ручаешься?

— Само собой. Как за себя.

— Хорошо. Буду иметь в виду. Насчет «Данаи» подумай. — Савинков приплясывал вокруг Алексея Алексеевича. — Подумай. Деньги я достану, не проблема.

— Через десять дней, — повторил Григорьев и направился в прихожую.

Здесь он неторопливо обулся и вышел на лестницу. Ему предстояло посетить еще одно место. Имелся у него на примете один знакомый художник, занимающийся изготовлением копий известных полотен. В свое время Алексей Алексеевич помог ему счастливо избежать длительного срока за мошенничество, и теперь художник считал себя обязанным.

Проблема заключалась в том, что работу надо было сделать очень быстро. В фантастически короткие сроки. Григорьев объяснил, что именно он хочет получить. Это было позавчера вечером. Работа же должна была быть готова к послезавтра. Конечно, можно было бы заказать копии «про запас», но требовались конкретные полотна, что осложняло дело.

Алексей Алексеевич вышел из подъезда, забрался за руль «восьмерки» и поехал на проспект Мира.

Теперь он чувствовал себя спокойно. «Даная» попала в надежные руки. Лучше, чем у Савинкова, ей не будет нигде, даже в родном музее.

* * *

Катя проснулась в восемь утра. Настроение было отвратительное. Утром вчерашнее происшествие выглядело несколько иначе, чем вечером. И ее разговор с Димой и последующая ссора с Антоном вдруг показались карикатурно-глупыми. Зачем ей это было нужно? Между ней и Димой — пропасть. Пропасть непреодолимая. Какие тут могут быть отношения? Бред собачий. Наверное, ей бы следовало отказаться и от сегодняшней поездки, но это было бы некрасиво по отношению к дочери. Да и к Диме тоже. Единственное, на что надеялась Катя, так это на то, что пробы получатся неудачными и история с киносъемкой закончится сама собой.

Катя приняла душ, почистила зубы, достала из холодильника йогурт для Настены, сделала пару бутербродов с сыром, налила молока и пошла будить дочь.

Настену даже не пришлось уговаривать вставать, что было в общем-то делом для выходных вполне обычным. Вскочила, побежала в ванную.

— А во сколько дядя Дима за нами заедет? — промычала оттуда невнятно, начищая зубы.

— В девять, — ответила Катя.

— А почему ты меня так поздно разбудила? — возмутилась Настена. — Я же не успею!

— Успеешь, если поторопишься. — Катя поставила чайник.

— За полчаса, да? — Судя по тону, Настена обиделась всерьез. — Ты-то, наверное, в семь встала.

— В восемь, — поправила Катя. — И нечего капризничать с утра пораньше. Иди завтракать. Ты все успеешь.

— А что мне надеть?

— Надень синюю юбку и блузку.

— Блузку? Да ты что, ма… Она же короткая. И юбка к ней не подходит.

— Что-то ты раньше об этом не говорила.

— Я лучше водолазку надену, — вынесла вердикт Настена и пустила на полную мощность воду.

Минут через десять появилась в кухне, затянутая, как наездница, в горчичного цвета «резиновые» джинсы и обтягивающую зеленую водолазку. Гордо прошла к столу, села, открыла йогурт и по привычке облизала крышечку. Катя хмыкнула. Молодое поколение росло слишком независимым. Хотя до появления Димы времени было еще более чем достаточно, Настена жевала торопливо, откусывая от бутербродов гигантские куски.

Звонок в дверь раздался в девять, минута в минуту. Катя пошла открывать. Дима держал в руках большой букет.

— Доброе утро, — улыбнулся он.

— Доброе. — Катя старалась выдерживать прохладный тон. — Вы за дверью дожидались, пока часы покажут девять?

— Нет, — ответил Дима, протягивая букет. — Я просто не торопился. Что-нибудь случилось?

— Нет, ничего, — пожала плечами Катя. Она взяла букет, отступила на шаг. — Проходите.

— Спасибо. — Дима хмыкнул. — Мне показалось, что вчера мы перешли на «ты»…

— Вчера было вчера, — ответила Катя. — И давайте не будем возвращаться к этом вопросу.

— Ладно. Как скажете. — Дима прошел в квартиру, заглянул в кухню, где Настена торопливо доедала бутерброд. — Здравствуй, Настя.

— Здравствуйте, — прошамкала она с набитым ртом.

— Не торопись. Можно подавиться, — улыбнулся Дима. — У нас в запасе вагон времени.

Легко сказать «не торопись». А если любопытство сжирает тебя изнутри? Если хочется поскорее попасть в мир кино, почувствовать себя частью этой странной, фантастически интересной жизни? Если хочется посмотреть на того же Максима Абалова как на «своего»? Настена торопливо дожевала бутерброд, вскочила, гаркнула звонко на всю квартиру:

— Я готова!

— Отлично, — кивнул Дима. — Катя, вы готовы?

Катя вышла из спальни. Минимум макияжа. Строгость, строгость и еще раз строгость.

— Да, мы можем ехать.

— Хорошо. — Дима прошел к двери. — Катя, возьмите паспорт, без него вас не пустят.

— Я всегда ношу его с собой, — ответила она.

— Прекрасно. — Дима подождал, пока Катя откроет дверь, вышел на площадку. — По дороге, если вы не возражаете, подберем Мишу, а потом заскочим на вокзал. Мне нужно встретиться с одним человеком.

Катя пожала плечами. Они вышли из подъезда. Дима открыл дверцу «БМВ», и Настена шустро забралась на заднее сиденье.

— Вау! — восхищенно воскликнула она. — Классная машина.

— Спасибо. — Дима открыл переднюю дверцу для Кати. Затем обошел машину, сел за руль. — Итак, если вы ничего не забыли, мы можем ехать. Вы ничего не забыли?

— Ма, мы ничего не забыли? — тут же спросила Настена.

— Нет, — ответила Катя.

— Тогда в путь! — Дима нажал на газ, и «БМВ», набирая скорость, выкатился со двора.

* * *

Владимир Андреевич Козельцев наслаждался утром. Настроение было под стать погоде. Перспектива получения десяти миллионов долларов делала утро не просто хорошим — восхитительным.