Безмолвие девушек - Пэт Баркер

Где-то в подсознании Приама гложет страх, что тело Гектора давно пошло на корм псам, и Ахилл играет им, преследуя собственные низменные цели. А поэтому: нет, нет, он не станет садиться. С чего бы ему сидеть и разговаривать с убийцей своего сына, в то время как тело Гектора брошено где-то на дворе, оскверненное в лучшем случае, а в худшем – кучей обглоданных костей лежащее в окружении собак? Нет, нет, НЕТ!

– Не проси меня сесть, Ахилл, когда мой сын лежит там, непогребенный. Быть может, скормленный твоим псам…

И вновь его голос звучит как прежде – голос немощного старца.

Вспышка гнева.

– Я сказал: САДИСЬ. – На виске Ахилла вздулась вена, как червяк под кожей. – Если б я скормил его псам, тебе нечего было бы забирать домой. И я имел на то основания, потому что он рассчитывал поступить так же с Патроклом. И ты позволил бы ему. И не говори мне, что это не так.

Даже те два воина – вероятно, ближайшие соратники Ахилла – подаются назад. Приам падает в кресло. Ахилл между тем расхаживает по залу и бьет кулаком по ладони, понемногу успокаиваясь. Наконец он останавливается и смотрит на Приама.

– Ну же, пройдем в мои покои, выпьем вина. Здесь нас могут увидеть. – Внезапно он улыбается. – Полагаю, нет нужды говорить об этом тебе?

Ахилл ведет его в свои покои. Как и всегда, там горит огонь; на столе стоят блюда с фигами, нарезанным сыром и хлебом, кувшин с вином и мед.

– Садись, – говорит Ахилл.

Приам все еще дрожит и, сам того не ведая, садится в кресло Ахилла.

– Брисеида! – кричит во весь голос тот, затем говорит Автомедону: – Скажи, пусть принесет чего-нибудь покрепче. А это девичьи ссаки. – Поворачивается к Приаму. – Не желаешь чашу вина?

Приам прижимает руку к губам, чтобы унять дрожь. Он выглядит напуганным стариком, но это только внешне. В глубине души он по-прежнему упрям и непокорен. Ахилл видит и его страх, и его решимость – и проникается к Приаму уважением.

Алким и Автомедон стоят в нерешительности.

– Вы можете идти, – говорит Ахилл. – Всё в порядке.

Автомедон невольно качает головой.

– Да, и успокойте людей. Не знаю, что вы там сделаете, но пусть они заткнутся. Не нужно, чтобы об этом прознал весь лагерь.

Автомедон неохотно кивает и выходит. Алким, все еще глядя на Приама, следует за ним.

Старик смотрит на огонь, неподвижный, как мышь перед кошачьей пастью. Он думает: в конце концов, чего ему бояться? Все равно он скоро умрет. Даже не будь этой войны, он… Ну как знать? Конец, так или иначе, близок. Так не лучше ли умереть теперь, от кинжала Ахилла, чем страдать еще долгие недели? И все же он хочет жить, хочет поцеловать Гекубу и сказать ей, что он вернул их сына домой…

Появляется девушка с кувшином в руках – и застывает у порога. Не может решить, кому прислужить первому. Ахилл кивает на Приама. Когда их чаши наполнены, девушка отступает в тень, но Приам успевает заметить, как она красива. Даже теперь, на склоне лет, в присутствии врага, он невольно задумывается, каково было бы снова стать молодым и заключить в объятия эту девушку…

Ахилл садится и делает глоток вина, однако он слишком возбужден и вскоре снова вскакивает.

– Мне необходимо кое-что проверить. Если что-то понадобится, спроси Брисеиду. Я ненадолго.

«Мне знакомо это имя», – думает Приам. Он уверен, что уже видел эту девушку прежде – она не из тех, кого можно просто забыть, – но никак не может вспомнить, где именно.

– Еще вина? – спрашивает Брисеида.

И Приам думает: «Почему бы и нет?»

Ахилл возвращается спустя несколько минут. Должно быть, хотел удостовериться, что выкуп достаточно велик. Он подходит прямиком к очагу и потирает руки.

– Я велел принести что-нибудь из еды.

– Я не голоден.

– Но тебе не помешает подкрепиться… Когда ты ел в последний раз?

Ахилл поворачивается к Брисеиде, но та опередила его: стол уже накрывают.

Когда Алким и Автомедон внесли в комнату блюда с жареным мясом и расставили их по столу, Ахилл вновь велел им удалиться. Я видела, что Автомедон в бешенстве. Будучи его ближайшим соратником, он должен был прислуживать гостю царских кровей, и мысль, что я займу его место, была для него невыносима. Ему незачем было тревожиться. Ахилл сам прислуживал Приаму, выбирая самые сочные куски и ловко перекладывая их на тарелку.

Я поставила на стол лампу, и блики заиграли на золотых кубках и блюдах. Как правило, принимая кого-то из царей, Ахилл надевал одну из своих мантий, но в тот вечер переоделся в самую простую и грубую тунику, какую сумел найти, очевидно, не желая превзойти своего гостя. Ничто не доставило бы мне большего удовольствия, чем мысль, что Ахиллу неведомы приличия и изящные манеры, но это было не так.

Я поставила кувшин вина рядом с ним и отступила в тень.

Однако возникла проблема: у Приама не оказалось ножа. Ахилл быстро все исправил: просто вытер собственный кинжал о тряпку и протянул его гостю, а я спешно искала для него замену. Знаю, звучит тривиально, но это маленькое недоразумение все изменило. На лице Ахилла ясно читалось недоумение. Он знал, что Приам пришел безоружным – ни меча, ни копья, ни отряда телохранителей за дверью, – но явиться к своему главному врагу, не прихватив даже кинжала… Никто не выходил из дома без ножа, даже рабы. Ахилл был искушен в вопросах отваги на поле боя, но ему еще не доводилось познать мужество в подобном его проявлении. И поскольку он во всем стремился быть первым, я знала, какие мысли его занимали тогда: «А я бы смог так же? Поступил бы я так же, как поступил Приам?»

Хоть это была уже вторая его трапеза, Ахилл ел с большим аппетитом. Впрочем, за ужином он почти ничего и не съел. Жир стекал по его рукам, пока он нареза´л мясо. Приам едва притрагивался к еде, но старался отведать и похвалить каждое блюдо. Однако я видела, с каким облегчением он отодвинул тарелку, когда исполнил свой долг гостя.

Я не слышала их разговор; впрочем, они почти и не говорили – просто смотрели друг на друга, как влюбленные, или как мать смотрит на новорожденного младенца. Как правило, если один мужчина так пристально смотрит на другого, последний видит в этом угрозу. Но Ахилла и Приама это, похоже, ничуть не смущало. То была их первая встреча. Девять лет назад, когда Ахилл только высадился у Трои, Приам был уже слишком стар, чтобы сражаться. Практически каждый день он видел Ахилла на поле боя, и, несомненно, Ахилл время от времени поднимал голову и видел на стенах седого старца, зная или догадываясь, что это Приам. Однако им так и не довелось испытать друг друга в схватке, и это взаимное изучение стало для них неким замещением. Но, кажется, все уходило намного глубже. Они словно находились по разные концы туннеля: Приам видел молодого воина, каким сам был однажды, Ахилл – престарелого и почитаемого всеми царя, каким ему не суждено стать.