Безмолвие девушек - Пэт Баркер

– Приам.

Ахилл произносит его имя шепотом, так что люди вокруг не слышат. И стоило ему озвучить его, как подозрение становится фактом. И он чувствует мгновенный прилив злости.

– Будь ты проклят, как тебе удалось пройти?

Ближайшие из воинов уже на ногах, на их лицах написаны смятение и стыд. Они еще не знают, кто это, но понимают, что его здесь быть не должно. Этот человек не должен был попасть в стан, не говоря уже о том, чтобы войти сюда и беспрепятственно приблизиться к Ахиллу. Так близко, что можно прикоснуться к нему, чтобы убить его, раз уж на то пошло…

Ахилл вскидывает руку, и воины неохотно, как цепные псы, отступают.

Приам плачет. Слезы катятся по щекам и исчезают в седой бороде.

– Ахилл…

– Ни к чему повторять мое имя. Я знаю, кто я.

В самом деле? Он так потрясен, что теперь ни в чем полностью не уверен.

– Я задал вопрос. Как ты попал сюда?

– Не знаю. Полагаю, меня привели.

– Боги?

– Наверное, так.

– Ого! В самом деле? А ты не подкупил стражу?

– Нет, ничего подобного. – Кажется, Приам удивлен подобным вопросом. – Я слышал, что ты сказал, когда я появился.

– Я ничего не говорил.

– Нет, ты сказал: отец.

Ахилл пытается вспомнить, но сознание его сковано. Он совершенно точно подумал: отец. И вместе с тем убежден, что не произносил этого вслух. И если Приам читает его мысли, это лишь усугубляет странность их встречи.

– Он уже стар, твой отец, – наверное, он ненамного моложе меня…

– Мой отец ничуть не похож на тебя, он… крепок.

– Ты девять лет не был дома, Ахилл… Ты заметишь перемену, когда вернешься.

Я не вернусь.

Ахилл едва не произносит это вслух, но, странное дело, его сдерживает не присутствие Приама, его врага, – а эти лица вокруг, красные и лоснящиеся в свете факелов, лица его друзей. Он не может сказать правду им.

– Отец тоскует по тебе. Но его хотя бы утешает знание, что ты еще жив… Мой же сын убит.

Ахилл ерзает в кресле.

– Что тебе нужно?

– Гектор. Я хочу забрать тело Гектора.

Слова подобны камню, брошенному в колодец, такой глубокий, что можно провести целую жизнь в ожидании всплеска. Ахилл молчит, не намеренно – он бы ответил, если б мог.

– Я пришел с выкупом. – Приам с видимым усилием пытается пробиться сквозь стену молчания. – Можешь сам взглянуть, всё в повозке… или послать кого-нибудь из воинов… – Оглядывает хмурые лица, и на мгновение его голос меркнет, но затем он снова вскидывает голову. – Верни мне сына, Ахилл. Подумай о своем отце; он такой же старик, как и я. Воздай честь богам.

Ахилл все еще молчит.

– У тебя есть сын, Ахилл. Сколько ему?

– Пятнадцать.

– И он готов вступить в войну?

– Еще нет – он дома с отцом своей матери.

– Готов поспорить, ему не терпится отплыть к Трое. Сражаться бок о бок с отцом, доказать свое мужество… Скоро он будет здесь. Что бы ты чувствовал, Ахилл, если б тело твоего сына лежало непогребенным в моих стенах?

Ахилл качает головой. Приам вновь обхватывает его колени, пальцы впиваются в плоть.

– Я делаю то, чего не делал еще никто до меня: целую руки человеку, убившему моего сына…

Ахилл чувствует прикосновение тонких, сухих губ к ладоням, и это ощущение вызывает мгновенный всплеск ярости. Ему хочется отдернуть руку и протащить этот мешок с костями через весь зал. Он вздрагивает, каждый мускул в теле напрягается, но ему удается совладать с собой. Но когда он опускает глаза, то видит, что с его руками что-то не так. Кисти такие большие… Это руки воина, с детства привычные держать щит и копье, но ведь прежде они не были такими массивными? Нечто похожее произошло в день, когда погиб Патрокл. Ахилл пытается согнуть пальцы, но от этого только хуже. Ногти врезаются в надкожицу, однако почему нет ни капли крови?

И вот руки вновь послушны ему. Ахилл отталкивает Приама, но делает это мягко; чувствует выпирающие ключицы под туникой. После он закрывает лицо руками и плачет: по отцу и Патроклу, по живущему и по мертвому. Приам, все еще держась за подлокотник кресла, оплакивает Гектора и всех других сыновей, погибших в этой бесконечной войне.

Они сидят вплотную друг к другу, почти соприкасаются, но скорбят по разным людям.

Вокруг них воины неуверенно топчутся и покашливают. Теперь всем очевидно, кто этот старец. Очевидно, но от этого не менее удивительно. Автомедон идет к двери, убежденный, что увидит отряд троянских стражей – немыслимо, чтобы Приам явился сюда один, без оружия. Чтобы царь Трои под покровом темноты пробрался в самое сердце ахейского лагеря? Без гарантии прохода? Нет, это невозможно. Он не мог явиться хотя бы без телохранителей…

Но мгновением позже Автомедон возвращается и качает головой. Снаружи никого, только крестьянская повозка и пара мулов.

Воины плотно обступают их, но Ахилл бросает взгляд на Автомедона и дергает головой. Автомедон понимает его без слов. Он раскидывает руки в стороны и отводит всех назад. Алким, до этой секунды стоявший как вкопанный, с разинутым ртом, помогает ему. Вдвоем они освобождают пространство вокруг Ахилла и Приама. Теперь в свете факелов видны лишь хмурые лица, но и этого недостаточно. Ахилл обеими руками дает отмашку. Автомедон размыкает кольцо и принимается выпроваживать всех.

– Всё в порядке, – повторяет он, подталкивая воинов к выходу. – Сами видите, всё в порядке…

Некоторые медлят и оглядываются, все еще не в состоянии осознать увиденное, но Автомедон почти выталкивает их за порог. Воины расходятся, и снаружи доносятся их голоса:

– Это он?

– Тоже мне, все хорошо, а?.. У него мог быть нож.

– Никто даже не обыскал мерзавца.

– Какого хрена творят караульные?

– Наверняка их подкупили…

Но постепенно голоса смолкают.

* * *

В комнате воцаряется тишина. Ахилл протягивает руку и мягко поднимает Приама на ноги. У старца хрустят колени, и он улыбается, как улыбаются люди в преклонных годах, с горечью признавая свое унизительное положение.

Ахилл пододвигает кресло.

– Ну же, садись. Всё в порядке, можешь забрать своего сына. Но не сейчас, завтра.

Однако Приам не хочет садиться. Внезапно он теряет терпение, как капризный ребенок, не желающий засыпать. Он хочет видеть тело Гектора, и не завтра – СЕЙЧАС. Хочет прикоснуться к нему, завернуть в покрывало, какое найдется, и забрать домой. Хочет дать его матери единственно доступное утешение: подготовить тело к сожжению. Его щеки покрывает лихорадочный румянец, он возбужден, его переполняет восторг – потому что он остался жив. Пришел во вражеский лагерь, прямо в чертог Ахилла – и остался жив. Приам даже не надеялся на подобный исход. Да, законы гостеприимства священны, но не в его случае – он здесь не гость. Впрочем, будь он даже гостем, что значат законы гостеприимства для такого человека, как Ахилл, поправшего все прочие законы?