Солдатская сага - Глеб Бобров

И вот, придя в роту, где предстояло служить до конца, до дембеля, он столкнулся с сильным человеком, который как-то совершенно незаметно разбил эту скорлупу.

На второй день пребывания во взводе гора, подойдя к Саше, молча забрал веник и, сунув его дневальному, отвел в угол, где обычно отдыхала «великолепная пятерка». Там он, угостив сигаретой с фильтром (а молодым еще не успели и обыкновенных выдать) и чаем, минут двадцать запросто поболтал с ним о том о сем — ну прямо как на гражданке. Потом к ним присоединился Братусь, поначалу одним своим видом приводивший Сашу в ужас — огромный, под метр девяносто, угрюмый детина — и, как всегда молча, между прочим положил перед ним початую пачку печенья. Это уж и вовсе было нечто невиданное.

Болтали о разных пустяках, земляками они считались чисто номинально — один из Донецка, другой из Ворошиловграда. Да и говорил-то в основном Саша, а тот — в своей традиционной манере, привалившись к спинке кровати, полулежа, — лишь внимательно слушал.

Потом подошли остальные. Шурик сходу едко прошелся по бессмертному сюжету «Трех поросят», Братусь, буркнув что-то в ответ, убыл в неизвестном направлении, а Гора, усаживаясь с Матаичем гонять нарды, как бы невзначай обронил, что Зинченко с этого дня закреплен за ним. В течение первого полугодия каждый прибывший в боевую роту молодой солдат закреплялся за одним из старослужащих и как хвостик ходил за ним на всех операциях, а дедушка, в свою очередь, не только ему помогал, учил и вводил в курс дела, но еще и головой отвечал за свою «почетную обязанность».

По этому поводу Гора добавил:

— Слушай, землячок, я сам чмырем не был и рядом не потерплю, так что напрягай головку — к счастью, не пустая — и въезжай в службу. Да, и на физо навались, чтобы мне еще и твой пулемет таскать не пришлось… у меня своего дерьма предостаточно. Понял? Прекрасно! И еще. Если хоть кто-то начнет тебя припахивать — посылай на х…, да понаглее. Не получится — мне скажешь. Врубился? Свободен!

«Землячок», почувствовав, как к горлу подкатил предательский комок, опустил глаза и пробормотал:

— Спасибо.

— Пожалуйста…

В том, что это были не просто красивые слова, Саша убедился в тот же вечер.

Зайдя по какому-то делу в палатку первых взводов, он моментально нарвался на резкого сержанта и через пару минут уже подшивал чужие подворотнички. Дедушка, оставаясь стоять над послушным душарой, с кем-то негромко переговаривался. Только с третьей фразы Саша уловил, что говорят о нем. Подняв голову, он вдруг увидел Валеру; тот же, пожав плечами и бросив на ходу: «Ну, как знаешь…» — вышел из палатки.

Через минуту он вернулся, правда, уже третьим. Впереди шел Гора. За ним — Братусь. Голоса тут же, как по команде, смолкли. «Наставничек» подошел. Молча взял из Сашиных рук вещи и так же молча резким движением, швырнул их в лицо сержанту. Тот вызов не принял, а лишь испуганно попятился в угол, к сидевшим кружком дедам.

— Ну ты, борзота, полегче! — подал голос один из них.

— Да ну? Сюда иди… — Гора говорил тише и мягче, чем обычно, но в голосе появились какие-то неразличимые, но достаточно ощутимые нотки, и Саше подумалось, что если бы его так позвали, то он ни за какие посулы не сдвинулся бы с места.

— Вы что, суки? Забыли, как в говне ползали? А? Напомнить? Ну, че припухли?

— А в ответ тишина! — констатировал Валерка.

— Тебе же, ур-род, я в следующий раз печень вырву! Т-тварь…

Сержант стоял, прислонившись к спинкам двухъярусных коек, и было видно, как вверх-вниз конвульсивно дергаются его коленные чашечки.

Уже в палатке третьего взвода Гора раздраженно сказал:

— Саша… Я тебе в последний раз объясняю, что никто, понимаешь — никто, не может тебя тронуть, а тем более припахать. Ты можешь выполнять распоряжения только тех сержантов, которые живут в этой палатке. Я что, не ясно в первый раз объяснил? Что молчишь?.. Ладно, вали, давай…

Минут через пять к Саше подошел Матаич и, похлопав по плечу. Участливо сказал:

— Не обращай внимания, у него все и всегда обязательно — в последний раз.

После этого случая все, похоже, забыли, что Саша — салабон. Особенно остро он это чувствовал, наблюдая за жизнью попавших в другие подразделения своих бывших однокашников по учебке. Даже по сравнению с ребятами из первых двух взводов его же роты он жил как старослужащий.

За первую неделю Саша успел немного сойтись с остальными сослуживцами и особенно близко с Матаичем. Однажды, заступив в наряд, он почти два часа проболтал в курилке с Горой. Именно после того разговора он вновь ощутил себя полноценным человеком.

В тот вечер Гора поведал ему о событиях полугодовой давности, и Саша поразился, как похожи были их ощущения на первых порах службы. Но еще больше он поразился тому, как Гора вел себя на этих первых порах. Он чувствовал себя человеком с самого начала и дал это почувствовать другим, дембелям и сержантам. И уж никто, по крайней мере, не мог заставить его подшивать чужой воротничок.

Но самое удивительное заключалось в том, что таких людей, как Гора, было сразу пятеро, да еще в одном месте и в одно время.

Саша как бы собрал их всех в одно обобщенное лицо и воплотил в Горе, который теперь, не подозревая о происшедшей с ним метаморфозе, как на экскурсии, дремал в трех метрах впереди, а Саша, подобно взведенной пружине, напряженно сжимал в руках приклад своего ПК и готов был по первому, самому неуловимому знаку ринуться вперед и закрыть собственным телом своего первого настоящего друга.

По прошествии начального дня операции огромная колонна бронетехники без особых приключений перевалила Гузык-Даринский перевал и веером разошлась по урочищу Аргу. За сутки произошло только одно ЧП.

Один из проводивших машины разведроты саперов наступил на противопехотную мину и ему оторвало полстопы. Второму, шедшему с миноискателем позади, повезло еще меньше: кроме контузии и ожогов лица осколками, каменными брызгами и частицами стекол от собственных же очков ему начисто высекло оба глаза. К счастью, рядом находился офицер медслужбы, и парня удалось спасти от болевого шока — самого страшного врага и основной причины гибели большинства раненых.

Разойдясь на дальность видимости, подразделения остановились на ночлег. Дав своему заму, сержанту Метели ряд указаний и прихватив с собой, на всякий случай Гору, Пономарев отправился за три километра к машине комбата. Поскольку совещание вполне могло затянуться до полуночи, замкомвзводу был отдан приказ отбить взвод по системе «один-один». Сие означало, что, вырыв по сторонам образованного машинами взвода треугольника двойные окопы для стрельбы лежа (служившие, в основном, кроватями, где, чтобы не замерзнуть, спали парами), пехота ложилась на ночлег таким образом, что, пока одна двойка отдыхала, вторая стояла на часах. Обычно делили ночь пополам, но если сильно уставали, то дежурили по часу или даже по полчаса.