Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России - Дэн Хили
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Психиатры были заинтригованы личностями вроде Евгении, открыто изменившими собственную гендерную идентичность, взявшими мужские имена, поменявшими паспорт, освоившими маскулинные жесты, привычки и профессии. Случаи трансформации гендерной идентичности у женщин вызывали интерес как у психиатров (в основном мужчин), придерживавшихся теории гормональной этиологии, так и у сторонников биосоциального объяснения половой аномалии[610]. Внимание к феномену, которому наука не давала убедительного объяснения, в какой-то степени отражало тревогу по поводу надлежащей гендерной роли женщины, которая была широко распространена в обществе эпохи НЭПа.
В описаниях «маскулинизированных гомосексуалисток» присутствовала двойственность. Эти личности взяли на себя публичные роли, соответствующие общепринятым концепциям революционного равенства. Из фигурирующих в психиатрической литературе женщин с успешным пассом три служили солдатами или командирами воинских формирований во время и после Гражданской войны, занимались политпросветработой, а одна заведовала впоследствии поликлиникой[611]. Это были образованные и талантливые женщины, чью службу революционному государству невозможно было не принимать в расчет. Похожая ситуация и у двух анонимных «гомосексуалисток», которых сексолог И. Г. Гельман описывает как маскулинных и внешне, и по характеру в своем отчете о половой жизни студентов Московского коммунистического университета имени Я. М. Свердлова в 1923 году. Родом из рабочих и крестьян, они наглядно воплощали намерение советской власти дать женщине образование и утвердить ее в общественной жизни[612]. Даже «гомосексуалистки», которых в поле зрения врачей привели преступления, выказывали извращенную компетентность в маскулинном мире криминала, по-видимому, пользуясь гендерным равенством, обещанным революцией, но переиначивая его экономические ценности[613].
В 1920-е годы некоторые судебные медики отметили послереволюционный рост числа самоубийств российских женщин как печальный показатель прогресса. Это была цена роста женского участия в общественных делах[614]. Хотя психиатры открыто не говорили об этом, их интерес к «маскулинизации гомосексуалисток» заставляет предположить, что врачи также видели в ней другой, скрытый, показатель стрессов от эмансипации. В 1924 году народный комиссар здравоохранения Н. А. Семашко говорил, что «вульгарное „уравнение полов“» заставило некоторых городских женщин обрезать волосы, пить, курить, ругаться и ходить «в полуштанах»[615]. Одновременно (по его словам) эти «маскуляризированные» женщины пренебрегали собственной «женской конституцией, предназначенной для функции деторождения». Женщины, отвергавшие естественную женственность – то предназначение, которое, как утверждал Семашко, заложено их биологическими особенностями, – выходили за рамки эмансипированной советской женственности. Патология «маскуляризированной» женщины, по-видимому, вытекала из того, что она могла отказаться от материнства. Психиатры, изучавшие «гомосексуалисток», нечасто прямо говорили о такой тенденции как об одном из обоснований их исследования, но подспудно этот фактор обусловливал их интерес к гендерно-трансгрессивным женщинам.
Маскулинизация и ее проблематичная связь с ценностями революции питали интерес психиатров к женской гомосексуальности. Одновременно раннесоветские врачи, сталкиваясь с мужчинами, занимавшимися сексом с мужчинами, сравнительно мало говорили о мужской женоподобности. Из дореволюционных психиатрических авторитетов по половым извращениям только Вениамин Тарновский в завуалированной форме выражал презрение к мальчикам и мужчинам российской элиты, лишенным мужества, преданности долгу и не умевшим контролировать свои эмоции. Согласно его классификации «педерастов», наиболее женоподобные из них имели врожденные расстройства. У некоторых «педерастов» женоподобность наблюдалась с раннего возраста и была симптомом дегенерации[616]. Психиатры царских времен, работавшие после Тарновского, избегали касаться «немужского» поведения и проявляли мало интереса к гендерным ролям своих «извращенных пациентов». Подобное отсутствие внимания к мужской женоподобности было следствием открытого нежелания патологизировать однополые отношения[617]. До революции Бехтерев описывал мужчин высшего класса, лишь слегка касаясь их манер и одежды[618]. Можно сказать, что только после 1905 года образ декадентского женоподобного гомосексуала стал достаточно часто мелькать в российских научно-популярных, литературных и журнальных описаниях мужских однополых отношений.
Революция ненадолго оживила психиатрический интерес к связи мужской женоподобности и гомосексуальности. В. П. Осипов переработал описания пассивных «педерастов» Тарновского (к тому времени закрепившихся в терминологии как «гомосексуалисты») для нового поколения психиатров в своем учебнике 1923 года по душевным