Лукреция Борджиа. Эпоха и жизнь блестящей обольстительницы - Мария Беллончи

За ними снедаемые любопытством и недоверием римские и испанские аристократы. Они казались иностранцами (и, вероятно, именно так себя и чувствовали) и держались слишком высокомерно (а ведь на них не было никаких украшений!), хотя кое-кто из испанцев, чьи тонкие лица покрывала изысканная бледность, а одежда была из золотой парчи или черного бархата, вызывали восхищение своим мрачным благородством. Следом едут пять епископов, послы из Люкки, Сиены, Венеции и Флоренции и четыре посла из Рима в длинных плащах из золотой парчи. За ними шесть барабанщиков и два клоуна. Клоуны возвещают о прибытии Лукреции, которая медленно движется впереди под блестящим балдахином. Она настолько преисполнена чувством ответственности, что, когда ее лошадь становится на дыбы, испугавшись фейерверка, продолжает улыбаться. Лукреция соскальзывает с лошади и пересаживается на одного из своих мулов, которого подводят грумы. Кортеж торжественно въезжает в город. Герцог Эрколе подъезжает к Лукреции, и они едут между домами, через площади Феррары. Рядом с Лукрецией герцогиня Урбинская в новом изысканном платье из черного бархата, расшитого золотыми знаками зодиака. За ней три женщины Орсини – Орсина Орсини Колонна, Джеронима Борджиа Орсини и Адриана Мила – и двенадцать карет с местными и иностранными красавицами, вызывающими всеобщее восхищение. Затем личная кавалькада Лукреции и вереница повозок с багажом, запряженных мулами в попонах из желтого и коричневого атласа.

Спокойная и уверенная, въезжала Лукреция в чужой город. Наконец-то она была свободна и наслаждалась произведенным триумфом, причиной которого на этот раз в большей степени были ее такт и любезность, чем власть, данная ей отцом. Для каждого у нее находились улыбки и приветствия; аристократы и простолюдины, ремесленники и солдаты – все чувствовали себя рыцарями, обязанными защищать хрупкую женщину. В первый момент Лукреция, возможно, разочаровала некоторых зрителей непривычно мелкими чертами лица и изящной фигурой. Первое чувство разочарования быстро рассеялось; прелестное лицо и выражение глаз, словно молящих о пощаде, наполнили любовью все сердца. Под фанфары, приветствия и песни Лукреция выехала на Пьяцца-дель-Дуомо. Все прошло гладко, без задержек. У въезда во дворец с башен Риджобелло дворца Подеста к ногам Лукреции спускаются два акробата, чтобы поприветствовать невесту. К этому моменту идущие во главе процессии входят во внутренний двор и занимают места вдоль аркады напротив входа и с двух сторон под окнами, украшенными цветочными гирляндами в стиле ломбардского Ренессанса, с символикой Борсо, василисками, орлами, крестами и розами. Свободным остается только пространство у основания широкой мраморной лестницы.

Наверху лестницы стоит Изабелла д'Эсте Гонзага, решительно завладевшая вниманием всех аристократок из Феррары и Болоньи. На ней роскошное золотое платье, расшитое нотными знаками, замечательно контрастирующее с астрологическим платьем герцогини Урбинской. У подножия лестницы Лукреция ступает на землю и тут же, в соответствии с традицией, стрелки Альфонсо и Эрколе начинают сражаться за балдахин и мула новобрачной. Тем временем Лукреция поднимается по ступенькам, приближаясь к последней фазе своего триумфального шествия. С двух сторон у двери в зал для приемов установлены гигантские статуи. Под их символической охраной Лукреция входит в зал – «один из прекраснейших в Италии», украшенный золотыми и серебряными гобеленами и драпировками из шелка. В зале невесту приветствует старик, по лицу которого можно изучать его жизнь, – гуманист Пеллегрино Присчиано. Он произносит официальную речь на торжественной, скучной и витиеватой латыни. Он начинает даже не с Адама и Евы, а с союза стихий, земли и воды, и только после ссылок на халдеев, египтян и греков и цитирования Гомера и Аристотеля осыпает похвалами Лукрецию. В нескольких фразах он превозносит семейство Борджиа, особенно Каликста III, а затем принимается исступленно восторгаться личностью и достижениями Александра VI, который, по сути, и являлся основой его длинной торжественной речи. Присчиано сравнил понтифика со святым Петром и добавил: «Habuit Petrus Petronillam filiam pulcherrimam; habet Alexander Lucretiam decore и virtutibusundique resplendentem. О immensa Dei omnipotens mysteria, О beatissimi homines…»{7}.

Валентинуа тоже отводится место в генеалогическом древе семьи; его военные успехи дают прекрасную пищу для красноречия. Покончив с Борджиа, оратор решительно переходит к основному вопросу – величию семейства д'Эсте, о котором он повествует с его возникновения до настоящего момента.

Мне ничего неизвестно ни о других речах, произнесенных в этот день, ни о стихах, которые декламировали поэты. По окончании церемонии Лукреция в сопровождении Изабеллы д'Эсте, герцогини Урбинской и послов удаляется в апартаменты новобрачных, и с последней музыкальной руладой двери закрываются от любопытных взглядов зрителей. Ни у кого и в мыслях нет устроить представление вокруг кровати новобрачных, как это было во время первой свадьбы Альфонсо, когда присутствующие вздумали петь, и прекратили это занятие, только когда Альфонсо всерьез пригрозил им. Лукреция была слишком взволнованна и стеснялась проявлений столь бурного веселья. У нее было достаточно причин, чтобы не афишировать любовные истории и первые браки.

Под присмотром Адрианы де Мила придворные дамы снимают с Лукреции золотые одежды, причесывают ее чудесные волосы и надевают ночную рубашку. У нее, вероятно, не осталось времени вспомнить о прошлой жизни, поскольку Альфонсо уже входил в комнату. Ночь была страстной.

Ночью Альфонсо показал себя галантным и сильным мужем, проявив мужской пыл три раза (хотя кое-кто утверждал, что он испытывал некоторые затруднения) в присутствии женщин, испанских прелатов, родственников и доверенных лиц, специально присланных в Феррару для наблюдения за ночным поведением супружеской пары. Неизвестно, остался ли папа доволен услышанным. Утром 3 февраля 1502 года Лукреция просыпается уже с совершенно иными ощущениями… в герцогской кровати, одна. Молодая супруга полна неги. Она медленно одевается, съедает легкий завтрак, беседуя по-испански с Адрианой Мила и Анджелой и, конечно, с епископом из Венозы. Теперь, обретя надежный дом, она возвращается к прежней милой неторопливости, как некогда с Альфонсо де Бисельи. Гости уже собрались во дворце: появились послы, а Изабелла д'Эсте, герцогиня Урбинская, Эмилия Пио и многие другие нетерпеливо ожидают начала праздничного веселья. Лукреция не спешит. Они могут подождать!

Герцог Эрколе занимается составлением письма своему послу в Риме, которое должен увидеть понтифик. Его переполняют льстивые комплименты в адрес невестки, которая «превзошла все ожидания». «Вчера вечером, – пишет герцог, – наш сын, выдающийся дон Альфонсо, и она составили компанию, и мы убеждены, что оба остались полностью удовлетворены».

Лукреция появляется к полудню. Все находят ее очень красивой, и кое-кто из гостей ищет «следы сражения с мужем» на лице молодой жены. Лукреция одета на французский манер: в золотое платье и плащ из темного атласа, обшитый узкой золотой каймой; жемчуг и рубины украшают ее шею и волосы. Французский посол выступает вперед и предлагает герцогине руку. Во главе процессии они торжественно переходят в огромный зал. Лукреция, послы и наиболее знатные дамы занимают места под золотым балдахином. Начинаются танцы. Гостей так много, что во время танцев кое-кто из женщин падает в обморок.