Недобрый час. Хроники Расколотого королевства - Фрэнсис Хардинг

Тяжелый сапог опустился меж его лопаток и презрительно пихнул его. Удовлетворенный гигант поскрипел по лестнице прочь.

Мошка наблюдала, как у Эплтона от подавленных эмоций дрожат плечи. Ее тоже раздирали противоречивые чувства. Похож ли этот человек на жестокого похитителя? Этот побитый мальчик, прижимающий к животу мешочек конфет?

Эплтон поднял голову, проверяя, ушел ли гигант. Мошка ясно увидела его лицо и темные потеки крови на левой щеке. Юноша, на год-два старше Лучезары, отбросил спокойную маску, и Мошка словно заглянула в гудящую печь. Ей захотелось прищуриться.

В распахнутых глазах она увидела боль, усталость, смирение, а еще свирепую, отчаянную выдержку. За этой выдержкой пылала страсть, которая, как лесной пожар, сметает все на своем пути, оставляя позади лишь обугленные пни. Его взгляд, прожигая все препятствия, смотрел вдаль, и объект его желаний отражался в зрачках белым отсветом. Этот человек способен на что угодно. Не факт, что у него получится, но он будет пробовать, пока не добьется успеха.

Сев на место, Эплтон аккуратно отложил мешочек конфет и надел перевязь для меча. Он достал пару пистолетов, почистил их, проверил порох и заткнул за пояс. Судя по всему, он сдавал оружие на время боя.

Мошка медленно и осторожно вытащила ножик, захваченный для самозащиты. Если проделать дыру в мешочке с конфетами, за ним останется след из сахара, по которому можно найти логово Эплтона.

Увы, Эплтон никак не мог оставить награду без присмотра. Он накрывал мешочек рукой, когда нож был в считаных сантиметрах от ткани, или перекладывал на другую сторону. Потом вовсе положил мешочек на колени, где Мошка никак не могла его достать. Скоро он уберет его в карман, встанет и растворится в толпе.

Мошка отвела назад руку с ножом. Ее снедало плохое, неуместное желание. Ужасное дело: судя по речи, которую толкнул «радикал» Эплтон, он где-то что-то слышал. Существовал реальный запрещенный текст, который спрятали в телеге капусты, криво переписали, заучили наизусть, потом забыли, кое-как вспомнили. Именно эти крепко перемолотые остатки посыпались у Эплтона изо рта. Где-то страдает книга.

Мошка прикусила язык, но фраза проскользнула наружу:

— Вы говорили неправильные слова, мистер Эплтон.

Тот застыл, слегка повернув голову:

— Что?

— Когда вы изображали радикала, вы говорили неправильные слова.

Повисла долгая тишина.

— Ты знаешь точные слова Утешения Тысяч?

— Нет, но ясно вижу ошибку. Я была в Манделионе. Я знаю радикалов. В их речах куда больше смысла.

Эплтон заметно встревожился. Он сидел, будто проглотив кол.

— Попав сюда, я услышала, что вы — кошмарный радикал, и решила вас найти. — Мошка глубоко вздохнула, плюнула, и последние капли ее осторожности унес ветер. — Знаете что? Кошмарный — это слабо сказано. Правильнее будет «никчемный». Не двигайтесь!

Последние слова она прошипела, поскольку Эплтон вознамерился заглянуть под лестницу. Мошка чувствовала, что зашла слишком далеко. Но не видела вариантов.

— Забавное дело, учителя в детстве не смогли как следует обучить меня основам революционного мышления, — стиснув зубы, ответил Эплтон. — А когда я повзрослел, то тратил время на анатомию, безосновательно поверив, что меня ждет работа врача. Тогда мне никто не говорил, что я радикал!

— Да уж, что-то вы на радикала не похожи, — буркнула Мошка.

— Комитет Часов не ошибается, — пропел Эплтон. Судя по всему, он так часто повторял эту фразу, что протер ее до дыр, и она окончательно лишилась смысла. — Если они говорят, что я… значит, я такой. Я могу… могу это принять. Но…

— Но тебе не объяснили, как быть радикалом, правильно? — Мошка всеми силами поддерживала интерес Эплтона. — Могу тебе помочь. Я учила речи радикалов наизусть. Настоящих радикалов, из Манделиона.

Бренд Эплтон склонил голову, оценивая перспективы. Мошка смотрела на его затылок и пыталась угадать, что написано сейчас у него на лице. Бренд — это факел. Она надеялась, что держит его за правильный конец. В любом случае, она играет с огнем.

— Эти речи, они сумасбродные и ниспровергательные? — шепнул Бренд наконец.

— Вздорные, — заверила его Мошка. — Бестолковые, как пушка из тыквы.

— А ты… приехала из Манделиона? Хорошо знаешь этот город? Людей у власти? — Бренд осторожно подбирал слова, будто не хотел преждевременно выдать свои планы.

Вдали прозвонили Башенные часы. У Эплтона дернулась голова.

— Надо идти. Слушай, кто бы ты ни была, встретимся завтра ночью, в два часа, в «Страхе и Отвращении». Это в Беспросветной Бочке. Знаешь такое место? Напротив каменной чаши старого фонтана.

— Найду, — прошипела Мошка, удивляясь внезапному успеху своего странного плана. — Встретимся там. Захвати тетрадь. Поотрубаем головы королям быстрее, чем ты скажешь «ассоциация».

Эплтон в конце концов рискнул бросить взгляд через плечо на собеседницу. Мошка нырнула в тень, чтобы тот не разглядел ее лица.

— Эй, ты что, ходишь по траве?

— Это между нами, — шепнула Мошка. — Суть радикализма в том, чтобы ходить по траве.

Вот он встает. Идет прочь. За ним! Бегом!

Мошка договорилась с Эплтоном на завтра, но почему бы не выследить его, если получится? С решительностью девочки с корзиной на голове она выбралась из-под настила и поскорее залезла на помостки, пока никто не понял, что она ходила по траве. Увы, пока она упражнялась в гимнастике, Бренд Эплтон успел скрыться с глаз.

На плечо Мошке легла рука. Девочка так высоко подскочила, что упала бы мимо, не удержи ее за руку госпожа Прыгуша.

— Вы заметили, куда он пошел?

Повитуха вообще не заметила Бренда Эплтона. Улицы Ночного Побора вновь поглотили его.

— Дорогуша, нам пора идти домой, — тихо, но твердо заявила госпожа Прыгуша. — Начался мороз. Ты не заметила? Дальше станет хуже.

Мошка ощутила, как ночной ветер кусает щеки, и увидела изморозь на мостовой. Чем холоднее, тем меньше людей на улицах. Кто не спрятался, тому некуда пойти или их держат нехорошие мотивы.

Никуда Эплтон от нее не денется. Она встретится с ним завтра или выследит в другой раз.

— Хорошо, пойдем домой, госпожа Прыгуша. Только сперва мне надо кое-куда заглянуть и написать письмо.

Они пошли искать место, где Мошка договорилась оставить записку дневным союзникам. Дорога вела мимо Часовой башни. Мошка заметила, что Парагон делает свое дело: фигурка Почтенного поменялась. На город снисходительно взирала Добрячка Адвейн с пестиком и ступкой в руках.

Все пройдет, будто говорила она. Все, что кажется таким громадным, таким неизбежным, я разотру в ступке, и через век оно превратится в незаметную пыль. Самое жуткое преступление, самую страшную боль время сотрет из воспоминаний.