Красные пинкертоны - Вячеслав Белоусов

Шорохов, скривившись, не к месту захлопал в ладоши. Городецкий кивнул ему, небрежно благодаря, а Турина спросил:

— Увлекались?

— Словоблудие всё это, — буркнул Турин. — Не знаю. Не читал.

— А возражаете…

— Мнение своё имею.

— Теперь, Андрей Иванович, — покачал головой следователь, потеряв всякий интерес к Турину, — теперь, как я понял, без уголовного дела-то не обойтись, — он пожевал толстыми губами и добавил: — Если, конечно, тому Савельеву, как это?.. Тимофею… ничего не привиделось.

— Ну, знаете!.. — у Шорохова задёргалась щека.

— А с другой стороны, — затянувшись трубкой и выпустив дым, Городецкий глубокомысленно опустил вниз очи, — захоронят они покойницу, за эксгумацией дело станет. Хлопотно… Родители согласия не дадут.

— У нас актик имеется, Тит Нилыч! — бурно отреагировал Шорохов и скосил глаза на Турина. — Это официальный медицинский документ, между прочим, а не фантазии какого-то уголовника!

— Уголовника? — сощурил следователь глазки и подозрительно смерил начальника губрозыска с ног до головы.

— Савельев Тихон Спиридонович, он же Тихон, Громило, Молчун и так далее, — старательно начал Шорохов, — не буду утомлять вас перечислением всех его кличек, судим несколько раз, бежал, находился в розыске…

— Клейма негде ставить?

— Совершенно верно.

— Однако… — Городецкий ещё раз обозрел Турина, поджал губы, но Турин решил не вмешиваться в их диалог и даже поотстал.

Не ожидал он от Шорохова таких откровенно запрещённых ходов. «Хотя, — подумалось ему сразу, — чего тут необыкновенного? Шорохов не блефовал, он вёл открытую и честную игру, отстаивал свою версию, не из-за спины наносил удар, а на глазах, специально разыгрывал интригу при опытном следователе, которому придётся вести уголовное дело, если оно будет возбуждено».

— Я полагаю, — остановился Городецкий перед трамваем, из-под которого всё ещё выглядывали ноги погибшей, — пора оттаскивать это страшилище, — он столкнул на затылок шляпу, чтобы лучше было видеть, ткнул вперёд пальцем. — Всё-таки какая ужасная смерть досталась бедняжке! Поглядим, как же она смогла туда угодить? А насчёт уголовного дела, Андрей Иванович, ещё следует подумать. Я посоветуюсь с Глазкиным. Павел Тимофеевич — мужчина здравомыслящий, а старичкам, родителям его невесты, видно, всё равно… дочери нет, она, я слышал, с ними и не проживала, так, порхала с ветки на ветку… Конечно, замгубпрокурора — партия заманчивая, но, увы, не судьба… А его мнение, как-никак жениха, хотя и бывшего, многое значит. Я беседовал с ним только что, горе его безутешно. Нужны ли ему дополнительные страдания? Эксгумация, скажу я вам, это!.. Пережить одно, потом такое…

Он усердно задымил трубкой.

Тем временем по команде Шорохова агенты и добровольцы приступили к вагону. То, что предстало глазам, было ужасно: растерзанное, исковерканное месиво из костей и крови смешалось с песком и пылью, обратившись в грязь. Каким образом уцелели ступни высовывавшихся ног, оставалось гадать. Толпа ахнула и подалась назад.

— Может, в морге эксперт произведёт полный осмотр трупа? — отвернулся Шорохов, зажимая нос. — А сейчас пусть продиктует помощнику общую картину. Мы-то стерпим, народ к чему стращать?

— Я не возражаю, — откликнулся Городецкий.

— Записка у неё должна быть, — осмелился вмешаться Турин. — Мальчишка якобы принёс. Поэтому она и отправилась в эту поездку.

— Записка? Какая записка, голубчик? — следователь, словно впервые увидел Турина. — Откуда?

— Ещё одна полоумная! — в сердцах сплюнул Шорохов. — Бабка, прислуга актрисы, подружкой ей считалась. Она этому Савельеву и наговорила про какую-то записку.

— Ошибаетесь, Андрей Иванович, — поправил Турин, — об этой записке лично мне было сказано.

— Что ж? Допрашивать тебя будем? — вывернулся к нему Шорохов и впервые по-настоящему зло сверкнул глазами.

Турин смолчал.

— Милейший, — обратился Городецкий к медику, облачавшемуся в халат, резиновые перчатки и готовому ко всему. — Вам не составит труда как-то попытаться посмотреть там… у неё? — он ткнул концом зонтика наугад перед собой.

— Можно. Почему нельзя, — будто ожидая этой команды, молодцеватый эскулап двинулся вперёд.

Следователь принялся раскуривать потухшую трубку и незаметно отошёл к жавшимся в толпе понятым. Кто-то услужливо подставил ему чурбачок, он присел, поблагодарив, помощник застыл на часах рядом, к ним перебрался и Шорохов, лишь Турин оставался где и был — в двух шагах от ног раздавленной.

— Нет никакой записки, — повернул к нему лицо медик.

— Нет? — крикнул следователь издалека.

Медик поднял окровавленные перчатки и помахал ими, растопырив пальцы.

— А откуда ей быть, товарищи? — сердито подал голос Шорохов. — Дамочки все свои причиндалы хранят в сумках. Однако никакой сумки при осмотре не найдено.

— Украли небось если и была! — нашёлся смельчак из толпы и спрятался за спины.

— Народа-то сколь побывало! — подхватили сочувствующие. — Пока милицию дождёшься…

— Хорошо труп цел! — уже горланили соскучившиеся любители поострить. — Кладбище-то рядом!

— Молчать! — гаркнул Шорохов, метнув взор в толпу. — Шутники нашлись… Поточите языки в другом месте. У меня есть для желающих.

Толпа послушно притихла.

— Сумки у неё, скорее всего, не было, — заглянул в глаза медику Турин. — Торопилась она. А записка?.. Раз в карманах одежды нет, посмотреть бы… Женщины иногда их прячут на груди. Попытайтесь, пожалуйста.

— Что там ещё? — заспешил к ним Шорохов.

— Я попробую, — развернулся медик, возвращаясь к останкам.

— Ты что здесь распоряжаешься? — подлетел Шорохов. — Чего ты всё вынюхиваешь? Не успокоишься никак? Неприятности ищешь?

— Андрей Иванович! Голубчик! — окликнул его Городецкий, видимо, не разобравшись в происходящем. — Вы бы шли сюда. Диктовать будете протокольчик. Чего ж время терять? Сенечка мой готов.

— Иди! — ожёг Турин приятеля глазом. — Зовут тебя. Помощник следователя уже и перо из-за уха выцарапал. Вмиг всё и сострочите.

— Ты потише, потише! — совсем вскипел Шорохов. — Не ерепенься! Какое ещё перо? Ум за разум поехал? Свихнулся ты на почве своих подозрений. Ничем не подкреплённых, кстати.

— Однако тут что-то имеется, — прерывая их ругань, внезапно приподнялся от тела молодой эскулап и, вытянув руку, протянул им зажатую двумя его пальцами шнурок, на котором болтался мизерных размеров мешочек.