Одиночество дипломата - Леонид Спивак

Известно, что Рузвельт нередко использовал выражения Билла в своих речах (Буллит еще в 1936 году был одним из спичрайтеров президента во время предвыборной кампании). Одно из выражений филадельфийца вошло в американскую историю. «Когда же, наконец, мы дорастем до понимания, что нечего спрашивать, что могла бы дать нам страна, а спросим, что мы можем сделать для нее?» — молодой Джон Кеннеди, проходивший стажировку у американского посла в Париже, использовал эту фразу двадцать лет спустя в своей инаугурационной речи.

30 декабря в очередной радиобеседе «у камелька» Рузвельт вновь обратился к некоторым выражениям Буллита: «Нам угрожает опасность, к которой мы должны подготовиться. Нам отлично известно, что мы не можем избежать опасности, забравшись в кровать и натянув на голову одеяло… Если Англия не выстоит, то все мы в Америке будем жить под дулом наведенного на нас пистолета… Мы должны производить вооружение и строить суда, приложив к этому всю энергию и все ресурсы… Мы должны стать великим арсеналом демократии».

25 января 1941 года Уильям Крисчен Буллит давал показания на Капитолийском холме в Комитете по иностранным делам. Журналисты, помнившие о скандале 1919 года, с нетерпением ожидали заседания. Буллит блистательно защищал президентскую идею ленд-лиза и сорвал аплодисменты аудитории. Так дипломат отметил день своего пятидесятилетия.

В марте 1941 года обе палаты Конгресса Соединенных Штатов в первом чтении приняли исторический закон о ленд-лизе, самом большом в истории человечества долговом обязательстве. Президент поставил свою подпись под законом 11 марта. С этого времени Америка фактически превратилась в «невоюющего союзника» Великобритании.

Месяц спустя неожиданно назрел разрыв Рузвельта и его конфидента. Билл Буллит по просьбе уважаемого им судьи Уолтона Мура, друга его отца, работавшего в госдепартаменте, принес в Овальный кабинет неприятные и опасные документы. Речь шла о близком друге семейства Рузвельтов, заместителе госсекретаря Семнере Уэллесе. Судья Мур передал через Буллита историю, случившуюся в спальном вагоне поезда, когда Уэллес, перебрав спиртного, совершил неподобающие действия по отношению к проводнику.

Для сороковых годов прошлого века «мужеложство» считалось отвратительным грехом. Действия Уэллеса в то время были уголовно наказуемы и могли вылиться в грандиозный внутренний и международный скандал. Буллит выполнил предсмертную просьбу судьи Мура, которому Билл «не смог отказать, несмотря на весь неприятный характер такого поручения». Буллит считал необходимым отправить С. Уэллеса в отставку, чтобы не бросать тень на президентский кабинет. Рузвельт мрачно выслушал Билла, явно перешедшего границы дозволенного, и нажал кнопку вызова дежурного офицера. Президент сухо попрощался с послом и сказал секретарю, чтобы тот отменил все встречи на сегодня.

Так обозначилась глубокая трещина в их отношениях. Буллит, начисто лишенный столь ценимой во все времена угодливой всеядности, был открыт и дерзок. Хозяин Белого дома в свою очередь не допускал никакого своеволия своих сотрудников. Франклин Рузвельт знал о плохих отношениях Уэллеса и Буллита, и подозревал месть со стороны последнего. Уильям Буллит особенно резко раскритиковал дипломатическую миссию заместителя госсекретаря в Европу в начале 1940 года — рьяный изоляционист Уэллес нашел больше положительного в поведении Гитлера и Муссолини, нежели в деятельности Черчилля, которого посчитал пустозвоном.

Глава ФБР Гувер по просьбе президента лично занимался секретным расследованием «дела Уэллеса» и подтвердил информацию Буллита. Более того, всплыли истории о пьяных дебошах этого высокопоставленного чиновника и его гомосексуальных связях, преимущественно с черными слугами. Рузвельт постарался сохранить «семейную тайну», и только летом 1943 года решился отправить Уэллеса в отставку (причиной отставки некоторые историки считают враждебные отношения главы госдепа Халла со своим заместителем Уэллесом). Тем летом слухи о «содомском грехе» администрации попали в столичные газеты. Один из секретарей Рузвельта позвонил Буллиту и долго выяснял, каким образом история просочилась в прессу. К тому времени Билл потерял еще одного верного друга в Белом доме. Мисси Лихэнд, секретарша президента в течение двадцати с лишним лет, пережила инсульт. Они были близкими друзьями с 1932 года, и Билл часто пользовался этим личным каналом для быстрой связи с президентом.

Франклин Рузвельт периодически тасовал административную колоду, не утруждая себя и окружающих объяснениями. Место Буллита в президентском «кухонном кабинете» занял Гарри Гопкинс, который демонстрировал абсолютную лояльность своему боссу. Посол Джозеф Дэвис говорил об этом аскетического вида человеке: «Он обладал чистотой святого Франциска Азисского, сочетавшейся с хитростью маклера на скачках». Гопкинс, по словам сотрудников Белого дома, обладал сверхъестественной способностью угадывать настроение президента; он точно знал, как высказать совет в форме лести и лесть в форме совета; он чувствовал, когда следует открыть рот, а когда промолчать, когда надавить, а когда отступить, когда лезть напролом, а когда идти в обход. Рузвельт даже переселил слабого здоровьем Гопкинса в исторический кабинет Линкольна в Белом доме, чтобы всегда иметь Гарри под рукой.

«Единственное, что отделяет нас от диктаторов Европы — это британский флот и мужество британцев», — говорил Буллит. В английских штабах тщательно изучали фазы луны и связанные с ними приливы и отливы, пытаясь предугадать сроки немецкого вторжения. На пляжах Альбиона проводились учения по отражению десанта с участием гражданского населения, из запасников провинциальных музеев извлекли секачи и пики — не хватало оружия. Для детей раздавали противогазы с Микки Маусом. Посол Дж. Кеннеди истерично писал из Лондона о неминуемом британском крахе. Во время нацистских бомбардировок большинство английских аристократов, включая короля, остались в столице, а посол США сбежал в провинцию. Кеннеди называл Черчилля «пьяньчугой, хватающимся двумя руками за бутылку, чьи суждения редко бывают трезвыми».

Во всех берлинских кинотеатрах крутили хронику: вежливый британский полисмен салютует солдатам вермахта и услужливо открывает дверь подъехавшего автомобиля гитлеровской администрации. Немцам удалось захватить английский остров Джерси, где и снимался этот пропагандистский фильм. В Германии весело распевали «Wir fahren gegen England» («Мы выступаем против Англии»). Считалось, что за три недели военных действий английским «томми» свернут шею, как цыпленку. Даже Рузвельт полагал, что шансы Британии выжить «равняются одному из трех».

Гитлер сравнивал себя с полководцем, стоящим перед осажденной и обреченной крепостью. Ждал со дня на день: вот-вот распахнутся ворота и ему вынесут ключи… Но у англичан, в отличие от французов, оказался несгибаемый лидер. В ответ на разговоры о непобедимости вермахта, в ответ на давление обширной партии «миротворцев» (от парламентариев до членов королевского дома), желавших «спасти шкуру британского льва», Уинстон Черчилль сказал: «Мы давно ждем обещанного вторжения. Рыбы тоже».

В марте 1941 года министр иностранных дел Японии Мацуока посетил Москву. Готовился к подписанию советско-японский договор о ненападении. Сталин в доверительной беседе сказал министру, что Советская Россия никогда не ладила с Великобританией и никогда не поладит. Когда английский премьер передал через своего посла в Москве личное письмо в надежде «открыть глаза Сталину» на угрожавшую СССР опасность, тот переслал копию письма Гитлеру, а Черчиллю не ответил. Для Кремля потомок герцогов Мальборо оставался старым антибольшевистским фанатиком (сам Ленин отзывался о нем как о «главном ненавистнике Советской России»). Иосиф Сталин, считавший себя проницательнее Гитлера и Черчилля, верил, что фюрер готовится крушить Британскую империю и не начнет войну на два фронта.