Мне снится нож в моих руках - Эшли Уинстед

шептали: «Плохая идея!» Его глаза были затуманенными; он попытался сосредоточиться. Его тёмные волосы были потными, дыхание поверхностным и быстрым, будто он только что пробежал в гонке. На секунду на меня смотрело будто бы лицо незнакомца.

– Папа?

Его голос был невнятным.

– Ты кто такая?

Моё сердце болезненно сжалось.

– Джессика, – прошептала я.

Его взгляд обратился на прикроватный столик. Он потянулся дрожащей рукой, пытаясь схватить рыжий пузырёк и почти дотянулся до него. Он упал на пол, колпачок открылся, рассыпались белые таблетки.

– Чёрт возьми.

– Я уберу, обещаю, – Я подняла свои рисунки. – Я нарисовала тебе историю. – Я осмотрела листочек. – Давным-давно жил-был король, видишь, – я показала на картинку. – У него была красавица-жена – королева и дочка – принцесса. – Я показала на рисунки мамы и меня, которыми я очень гордилась: у меня очень хорошо получились носы. – Однажды, – я перевернула на следующий листочек, – злая волшебница заколдовала короля, и он уснул глубоким сном. Принцесса должна была разрушить заклятие. Она…

– Убирайся, – голос отца сделался резче. – Мне надо отдохнуть.

Я пододвинулась к нему поближе и подняла рисунки.

– Пап, видишь? Это в истории ты, я и мама. Я сделала нас королями и королевами. Твоя жена и дочь…

– У меня нет жены и дочери. – Он резко поднялся, и я потеряла равновесие и свалилась с кровати, резко упав на четвереньки. Мой отец неловко слез с кровати, опустился рядом со мной и принялся дрожащими руками собирать рассыпавшиеся таблетки в кучку.

Мои глаза наполнились горячими слезами; коленки и локти горели огнём. Но я не позволила себе плакать. Я смотрела на него, на его дрожащие пальцы.

– Я молод, – ни с того ни с сего сказал папа. – У меня впереди целая жизнь. Я выберусь из этой чёртовой дыры и поеду в Вашингтон. Использую свой чёртов диплом и перестану понапрасну растрачивать свои способности.

Согнувшийся в темноте, с распластанными по полу руками, мой папа совсем не походил на нарисованного мной короля. Я неподвижно сидела и мне было страшно; я хотела, чтобы земля проглотила меня целиком. Чтобы время пошло назад и безопасно отправило меня назад в мою комнату.

Мои рисунки были рассыпаны по полу, но мне было слишком страшно их собирать. Вместо этого я отползла, глядя на то, как папа собирает таблетки обратно в бутылочку. Потом он облокотился о комод и посмотрел на меня. По-настоящему посмотрел.

– Я ненавижу эту жизнь, – прошептал он. Он поморщился от света у меня за плечом – он шёл от приоткрытой мной двери. Его зрачки сузились, как у кошки. – Ненавижу.

– Нет, – сказала я, чувствуя, как у меня раскалывается грудь.

Когда он отвёл глаза от света, его зрачки были расширены, из каждого глаза лилась чернота. Я с ужасом смотрела на эту перемену.

– Почему ты настаиваешь на том, чтобы тянуть меня вниз? – прошептал он.

Я отползла назад и ударилась спиной о стену.

– Всё должно было быть лучше, чем сложилось. – Его глаза теперь были двумя чёрными дырами; зрачки затопили белки. И я знала, с внезапной ясностью, что лекарства у меня нет. Что он был болен из-за меня.

Мама распахнула дверь, и комнату наполнил свет. Отец отпрянул, и они уставились друг на друга в ужасном застывшем мгновении. А потом они начали орать.

Несколько часов спустя я позволила маме обнять меня, извиниться, поплакать. Она вернула мои рисунки, и я позволила ей положить их рядом со мной на кровать и дождалась, пока она уйдёт из комнаты, прежде чем порвала их на кусочки и засунула в мусорку. Несколько дней после этого я говорила ей, что я в порядке. Год я помалкивала, особенно после того, как мы переехали из Бедфорда в Норфолк, чтобы папа смог перевестись в другой филиал сталелитейной компании.

Я отогнала воспоминание о его болезни и её причинах так далеко, что оно создало тоненький разрыв в самом центре моего естества; мою личную крошечную чёрную дыру. И сколько бы ни проходило лет, внутрь я никогда не заглядывала.

До старшего курса колледжа. Дома на Рождество, когда я с резким вздохом проснулась, всё ещё чувствуя холодный ствол пистолета у своего виска, всё ещё видя перед собой огромные чёрные зрачки наркоторговца, кошмар из сна сменился, зловещим движением руки, внезапным приливом воспоминания, всплывшего четырнадцать лет спустя.

Всего несколько часов спустя нам позвонили: моего отца нашли в номере мотеля. Он лежал, свесив руки по сторонам кровати; мёртвый от передозировки. На похороны никто не пришёл. Когда мои бабушка и дедушка подошли к могиле и увидели, что там только я, мама и священник, моя бабушка так разрыдалась, что дедушке пришлось держать её, чтобы она не упала. Вместо того, чтобы обнять нас, похлопать меня по плечу, как она делала, когда я была маленькой, моя бабушка подняла дрожащий палец.

– Это всё ты виновата, – сказала она, яростно глядя на мою мать. – Это ты поймала его своей беременностью. Ты сделала его несчастным. Ты его убила. И смотри! – Она обвела руками пустое кладбище. – Никому даже нет дела, что его не стало. Он должен был стать важным человеком!

Моя мама сделала два шага вперёд и с силой ударила бабушку ладонью по щеке. Та отпрянула, открыв рот, а мама пошагала прочь от могилы, с кладбища, и ни разу не обернулась.

Так что в конце концов мы остались втроём. Мы с бабушкой и дедушкой молча стояли и слушали, как священник читал похоронные молитвы, а гроб с отцом опускали в землю. Был морозный зимний день, а я оставила куртку в машине, но удивительное дело: я почти ничего не чувствовала. Я слышала шум пурги, будто одеяло белого шума, как снаружи, так и у себя под кожей. Я смотрела, как падает, лопата за лопатой, земля, и в голове у меня звучали, как заевшая пластинка, с каждым мягким ударом от падения земли на гроб, два голоса. Голос отца, из того проснувшегося воспоминания: «Я должен был быть лучше». И голос моей бабушки: «Никому нет дела, что его не стало».

Мне, конечно, было дело. Но я, наверное, была не в счёт.

Когда каникулы закончились, и я вернулась в Дюкет, я стала всех избегать: спала днём, а по ночам, когда спали Каро и Хезер, гуляла по кампусу. Иногда я сдержанно разговаривала с мамой. Как ни странно, она стала мне звонить, чего раньше никогда не делала.

Потом однажды я вернулась в свою комнату в общежитии и застала там сидящую на моей кровати Каро; в её глазах были