Мне снится нож в моих руках - Эшли Уинстед

сделаю дальше, прямо как когда-то было с Хезер – и в то мгновение я почувствовала абсурдный прилив восторга. Благодарности. Джессика Миллер, звезда представления.

Но конечно же, теперь, когда это наконец-то происходило, всё было не так. Они не собрались вокруг меня, чтобы аплодировать, надеть мне на голову корону. Они ждали, что я признаюсь.

Мне стало тяжело дышать.

– Ну? – спросил Эрик. – Ты ужасно молчалива.

– Я её не убивала, – мой голос дрогнул. – Я ничего не скрываю.

Лгунья.

– Той ночью кто-то взял ножницы из стола Каро и воспользовался ими, чтобы порезать три фотографии. – Эрик подошёл поближе. – Кто-то, кто был очень зол. А потом те же самые ножницы – ты помнишь, что случилось дальше?

Не говори этого.

– Кто-то воспользовался ими, чтобы убить Хезер. Воткнул их в нее семнадцать раз.

Один порез, два, три.

– Преступление в состоянии аффекта, как сказали копы, – Эрик сделал ещё один шаг, а мне отступать было некуда. Спиной я уперлась в перила. – Они подумали, что это должен был быть Джек, её бойфренд. Это было логично. Но Джек не испытывал «аффекта» к Хезер, правда? Не поймите меня неправильно, он её любил, но он не был так зол, чтобы сделать с ней вот такое, как думали копы. Он уже жил дальше. Нет, её ненавидел кто-то ещё.

Четыре, пять, шесть.

Эрик ткнул в меня фотографиями:

– Это была или ты, – он повернулся к Каро, – или она.

Куп оттолкнул плечом Эрика и встал передо мной, выставив руки почти как щит.

– Достаточно. Мы поиграли в твои игры. Признались в своих грехах. Больше нам нечего сказать.

– Куп? – Каро посмотрела на него, решительно стоящего между мной и Эриком, будто рыцарь перед драконом, а потом на пустое пространство перед собой. Она нахмурилась.

– Куп прав, – сказал Минт. – Мы практически отдали тебе всю встречу выпускников. Потому что ты – брат Хезер, и мы за тебя переживаем. Честное слово. Тебе, очевидно, больно. Но иногда, как бы страшно это ни звучало, загадки остаются нерешёнными. Дела остаются нераскрытыми. – Минт жестом показал на платформу позади нас. – Почему бы тебе не использовать этот день на то, чтобы оплакать сестру?

Спокойная маска Эрика пошла трещинами. Его глаза загорелись.

– Я никуда не пойду, пока её убийца не будет приведён к ответу. Я ей обещал. – её глаза нашли мои через плечо Купа.

Семь, восемь, девять порезов.

– Если никто не признается в её убийстве, – сказал Эрик, – может быть, вы признаетесь в других преступлениях.

– В каких других преступлениях? – осторожно спросила Кортни.

Каро всё ещё смотрела на Купа и измеряла глазами дистанцию между им и мной.

– В ночь убийства Хезер было совершено ещё два преступления, но, конечно, ни одно не получило такого внимания. Второе преступление копы расследовали, но, как и дело Хезер, так и не раскрыли. О первом никто не заявил. Его посчитали маленьким, внутренней проблемой университета. То преступление было моей самой важной уликой. Мне потребовались годы, чтобы его обнаружить. Понадобилось вступить в отдел по работе с выпускниками, подружиться с единственным человеком, который работал ещё тогда и помнил ночь смерти Хезер. И что они обнаружили на следующее утро.

Моё сердце колотилось и колотилось.

Десять, одиннадцать, двенадцать.

– Боже правый, Эрик, – начал Куп, но Эрик его перебил.

– Вы помните профессора по имени Джон Гарви?

Я снова вышла за пределы самой себя. Меня тут нет. Я – в миллионе миль отсюда.

Куп, стоя передо мной, сжал руки в кулаки. Он вот-вот ударит Эрика. Я уже видела, как это происходит, разворачивается передо мной, как нечто предрешённое. Даже Минт был напряжённым, как доска, питаясь напряжением Купа.

Каро прищурилась.

– Профессор экономики? Большая шишка – тот, что отправился работать с президентом после того, как мы выпустились?

– Он. На удивление скрытный, профессор Гарви. Совсем не хотел говорить о годах, проведённых за работой в Дюкете. Ещё менее охотно слушавший вопросы о ночи убийства Хезер, ночи, когда…

Куп сделал угрожающий шаг вперёд.

– Честное слово, Шелби, не здесь. Ты имеешь дело с жизнями людей.

– Я имею дело с её жизнью, – прорычал Эрик. – Это единственная жизнь, до которой мне есть дело.

– Пусть говорит, – плоским голосом сказал Минт.

– Той же самой ночью, – сказал Эрик, вызывающе глядя на Купа, – кто-то вломился в дом профессора Гарви. Всё там разворотил. Стекло перебито, картины содраны со стен, полки перевёрнуты. Ущерб был почти в тысячу долларов. Но знаете, что самое интересное? Тот, кто к нему вломился, на стене в каждой комнате дома написал: «насильник».

Что? Меня словно пробило шоком. Я начала перебирать воспоминания, но не смогла вспомнить этого взлома. Той ночью был момент, когда поток воспоминаний темнел – полностью, полностью чернел – так что это было возможно. Это было возможно, но не казалось верным.

Нет, это не казалось верным. Не «тринадцать, четырнадцать, пятнадцать».

– Если ты скажешь ещё хоть слово, я тебя заткну, – сказал Куп. – Ты не имеешь права поднимать этот вопрос. Это не твоя беда, тебе нельзя о ней говорить.

«Насильник». Кто-то написал это, снова и снова. Обвинение, наказание. Кто вообще знал кроме меня? Были ли и другие девушки? От этой мысли у меня закружилась голова.

– Мне можно об этом говорить. Потому что профессор Гарви был связан с Хезер. Он написал ей письмо – рекомендацию, благодаря которой она заполучила стипендию Дюкета для выпускников. Помните такое?

– И правда, – сказала Кортни с отсутствующим видом. – Эта награда, которую она выиграла. Она узнала в день своей смерти. Я помню, она была очень рада. Она сказала мне, что подала документы смеха ради.

«Смеха ради». Эти слова окунули меня в боль, такую же свежую и острую, как десять лет назад. Нож прямо в сердце. Шестнадцать.

– Четырнадцатое февраля, 5:03 вечера. Хезер позвонила нашей маме, чтобы сказать ей, что выиграла стипендию. Дюкетская версия «Фулбрайта», величайшая честь, которую может получить выпускник. Моя мама сказала ей, что гордится ею. Это был последний раз, когда член нашей семьи с ней говорил.

Куп, казалось, не мог себя сдержать. Он обернулся через плечо и посмотрел в моё лицо, ища подсказки. Его собственное лицо хранило выражение неуверенности.

– Люди, которых Хезер опередила в битве за стипендию были, наверное, вне себя, – сказала Кортни, трогая подбородок. – У неё диплом был даже не по экономике, а Гарви всё равно написал рекомендацию. – Она усмехнулась. – Она всё говорила, что ей нет никакого дела до того, выиграет она или нет.

– Забавно, что ты это говоришь. – Эрик улыбнулся мне, и я знала, что сейчас