Горсть мужества - Габи Хауптманн

– Мы хотели немного погулять, – объяснила Аннемари в тот момент, когда Манфред сделал шаг назад.

– Я ни в коей мере не хочу нарушать ваши планы. – Он решительно протянул бутылку Аннемари. – Может, в другой раз. Вы охладите ее как следует. И выпейте вдвоем, как хорошие подруги. Аннемари поблагодарила его и кивнула:

– Да, потом…

Манфред поднял руки в знак прощания, повернулся и пошел к машине.

– Ну и каково твое мнение об этом! – осведомилась Регина, наблюдая, как Манфред садится в машину.

Аннемари прочитала этикетку на бутылке.

– Дорогой сорт. Я, честно сказать, такого никогда и не видела.

Гнев Манфреда выплескивался через край, когда он заводил машину. И надо было этой потаскухе, этой разрушительнице чужих семей появиться на его пути! Этой дуре, которая ничего путного в своей жизни не сделала. Он быстро тронулся с места. С каким удовольствием Манфред разбил бы по бутылке шампанского об ее голову и о голову этого чудовища, которое Регина притащила с собой. Вот уж точно, ничего бы от этого в их головах не изменилось. И что теперь? Ему пришлось ретироваться! Он, Манфред Бушельмейер, ростом сто семьдесят восемь сантиметров, весом восемьдесят восемь килограммов, директор крупнейшего супермаркета, успешный предприниматель, мужчина, полный сил, должен бежать прочь от двух женщин. В следующий момент он почувствовал сильнейший удар и услышал скрежет металла. Его бросило вперед, ремень безопасности впился ему в грудь и отбросил на спинку сиденья. Манфред больно ударился затылком о подголовник. Не понимая, что произошло, он находился в прострации и сидел некоторое время с закрытыми глазами. Затем начал приходить в себя. Оказывается, он въехал в затормозивший впереди автомобиль. Не заметил ни машину, ни светофор. Как же так, в этом квартале тоже есть светофор на пешеходном переходе? Да он никому здесь не нужен! Ярость снова начала закипать в нем. Манфред вышел и направился к стоящей впереди машине. Опять двадцать пять! Женщина за рулем! Уезжать было бы верхом глупости. Он начал что-то кричать ей через открытое окно, но дама не реагировала на его крик. Она взяла сотовый телефон, набрала номер, сказала что-то в трубку и потом вышла. Дама примерно возраста Манфреда, с короткими черными волосами, в джинсах и жакете.

– Полиция сейчас приедет, – заявила она, невозмутимо осматривая повреждения. На асфальте валялись осколки фар, капот машины Манфреда полностью смят, багажник машины, в которую он въехал, тоже серьезно поврежден.

– Похоже, сегодня не ваш день? – заметила она с издевкой.

Марион уже дома. Она ничего не хотела делать. Она не имела понятия, где Гюнтер. В душе ее страх и гнев. Дурные предчувствия охватили Марион, но она не могла сформулировать их. И с мыслями она тоже не могла собраться. До сих пор Марион четко и ясно представляла стоящие перед ней задачи, она была рядом с Гюнтером, опекала мужа, жила для него, делила с ним все проблемы, возникавшие у него на работе, заботилась о том, чтобы он, выходя из дома, всегда выглядел соответственно занимаемому в обществе положению, содержала дом в образцовом порядке, готовила. Марион довольствовалась ролью хорошей жены, имеющей, однако, свои принципы. Женское счастье состоит в том, чтобы помочь состояться мужу. Так воспитали ее в родительском доме, и именно такие отношения были между ее родителями. Марион всегда следовала родительским наказам: ее муж добился успеха, выглядит до сих пор прекрасно, в хорошей форме. Она была этим счастлива. На что еще можно надеяться?

Она вложила душу, чтобы подготовить и организовать юбилей Гюнтера. Это было всего четырнадцать дней назад, и за такое короткое время все развалилось в ее жизни; кажется, она потеряла точку опоры и не знала, для чего и зачем жить.

Марион сидела в большом кресле, и взгляд ее блуждал по стенам большой гостиной. А стоит ли вообще жить, спросила она себя, но, не успев углубиться в эти размышления, поднялась. Она воспитана на строгих принципах Католической церкви, и думать так – страшный грех. Рассуждать о себе самой – все равно, что обнаженной рассматривать себя в зеркале. Вспомнив исповедальное зеркало из детства, Марион открыла шкафчик, где хранились самые дорогие и изысканные напитки, и достала бутылку коньяка. Ничего подобного в это время она себе никогда раньше не позволяла.

Гюнтер удостоверился, что фундамент для его новой жизни стабилен, можно начинать строительство. Если на следующей неделе этот господин из Лихтенштейна приедет заверять сделку, пусть Марион радуется и тому, что он, Гюнтер, даст ей хоть что-то в качестве возмещения ущерба. С голоду она не помрет. Крепко пожав руку Клаусу, он сразу из машины позвонил Линде.

– С завтрашнего дня начнется новая жизнь, – сообщил Гюнтер, едва она сняла трубку.

– Как ты это себе представляешь? – поинтересовалась она.

– С завтрашнего дня весь мир у наших ног!

– Я по-прежнему ничего не понимаю.

Он рассмеялся:

– Ты все увидишь сама. Сегодня вечером я забью последний гвоздь. Ставь охлаждаться шампусик! – Поцеловав трубку, Гюнтер отключился.

Линда снова начала ходить по квартире. С тех пор как Гюнтер вторгся в ее жизнь, она не узнавала себя. Она что, двуликая? Или дошла до того, что готова изменить своим принципам?

Клаус покинул свой кабинет в более чем приподнятом настроении. Завтра он выпишет Гюнтеру первый счет, и деньги, как только они придут – все до последнего пфеннига, – будут вложены в то, чтобы осуществить желания Регины, посетить город ее мечты. Это будет лишь первая, незначительная часть тех денег, которые Клаус, как четко дал понять ему Гюнтер, получит в качестве отката. Гюнтер, некоронованный король Рёмерсфельда, действует почти всегда так, словно осведомлен буквально обо всем, но в финансовых играх он далеко не мастер. Благодаря уловкам Клауса Гюнтер скоро потеряет из виду кое-какие детали перемещения денег. И кто знает, как отреагирует Марион, когда сегодня вечером муж с холодной усмешкой сообщит ей о своих дальнейших жизненных планах. Марион родом из семьи военного, поэтому не исключено, что она убьет его на месте. Тогда, пожалев о старом друге, Клаус произнес бы проникновенную речь, попутно позаботившись о том, чтобы средства, переведенные в Лихтенштейн, совсем исчезли с горизонта.

Марион стояла возле окна, спиной к свету, когда Гюнтер вошел в гостиную. Он не видел лица жены, но догадывался, что в эту минуту она вряд ли улыбается ему. Он решил начать наступление первым.

– Давно ли ты шпионишь за мной? Я не потерплю этого!

Марион не шевельнулась.

– Куда делся миллион с нашего общего счета? – равнодушно осведомилась она.

– Исчез, – холодно ответил Гюнтер.

– Я имею право знать это. Это и мои деньги!

– Смешно! Ни один пфенниг из этих денег не принадлежит тебе! Я заработал их. Я один!

– Ты прекрасно знаешь, что это ложь. В стартовом капитале, вложенном в твой бизнес, была и моя доля! Я внесла ее, вступив с тобой в брак! – жестко возразила Марион.