Испытание на зрелость - Зора Беракова

и физически. А такое освобождение возможно лишь при условии, если она избавится от хозяйственных забот, если она не будет зависеть от своего мужа, то есть начнет зарабатывать сама.

Всякий раз Соррел проигрывает. Но это неважно. Она любит подобные споры с умной и начитанной женщиной. Она знает, что любая дискуссия с Марушкой, даже о том, как правильно резать лук, неизменно закончится политикой.

— А вот скажи, — подтрунивает подруга, — когда наступит коммунизм, можно будет купить красивую одежду? Разумеется, не один костюм или платье, а несколько. Или все будут ходить в униформе?

Марушка не поддается на провокацию и отвечает ей спокойно, аргументированно. Но Соррел не унимается:

— А как с квартирами? Будет у меня трехкомнатная квартира? И индивидуальное питание, чтобы сохранить стройную фигуру? Или все будут жить вместе — несколько семей в одной квартире и еда будет для всех одинаковой?

Марушка трясет головой, как это всегда делала бабушка.

— Так говорят девицы из буржуазных семей! — с напускным раздражением парирует она. — Они не умеют нарезать лук, но ужасно беспокоятся, какой обед будут для них готовить в будущем. Ты же знаешь, что в идеальном обществе у тебя будет все необходимое. Новое общество не уничтожает, а развивает индивидуальность. Но вначале ты должна научиться резать лук и еще многому другому, чтобы быть свободной. Ведь тот же рабовладелец был, по существу, и рабом, рабом своих привычек — ему нужен был раб, без которого он не мог обойтись.

— Ну вот, ты любой разговор превратишь в политическую лекцию, — ворчит Соррел.

Они сидят вместе на ковре и беспечно болтают, как будто нет войны, как будто одну из них не гоняют с места на место, как будто ей не приходится исчезать на целые ночи неизвестно куда.

— Не думайте обо мне ничего плохого и ни о чем не спрашивайте, — сказала она Коваржовым в первый же день своего появления.

Ей дали ключ от дома и ни о чем не спрашивали. Даже о том, почему у нее измазаны грязью туфли и где она разорвала пальто.

— Это я вымыла их! — бросила Соррел на ходу, когда Марушка однажды утром удивленно посмотрела на свои вычищенные туфли.

Что может она, всегда чистая, опрятная, холеная, знать об этой грязи на Марушкиных туфлях? Разве она может предположить, что это частица той самой родной земли — нашей опоры и надежды, — земли, к которой можно прильнуть, как к матери, поплакать на ее груди, излить душу, а в моменты отчаяния ее можно грызть, и она не закричит от боли?!

Звонок в дверях прервал их разговор. Марушка испуганно подумала о том, что сам Коварж не звонит никогда, у него есть ключ. Сердце бешено заколотилось. Бесконечно долго тянулось время, прежде чем Соррел вернулась в комнату.

— Тебя спрашивает какой-то мужчина, — сообщила она подруге. — Он одет в гражданское, — добавила она, заметив испуг Марушки. — Это, видимо, какой-нибудь твой хороший знакомый.

В углу прихожей стоял Алоис Мишка. Лицо помятое, встревоженное.

— Польда погиб. Вчера в Кийове он бросился под поезд, — сказал он охрипшим голосом.

Карел Мазоур… Марушка вспомнила, как он с ней прощался перед отъездом в Прагу. Чья очередь после него?

— Его арестовали на пражской квартире, — тяжело дыша, продолжал Мишка. — Когда его вели, он прыгнул под паровоз. Это, видимо, работа Бобака, он по приказу гестапо следил за Ондроушеком. Ондроушек был арестован, но из гестапо выпустили его домой как приманку. Родители ничего не знали, он не мог им об этом сказать. Бобак за ним следил. Этот подлец ждал, когда у Ондроушека появится Мазоур, ведь раньше он к нему часто заходил.

Мишка внимательно осмотрел комнату.

— Эта квартира не очень подходящая. Тебе нужно жить на первом этаже. — Он судорожно глотнул, будто у него пересохло в горле. — И еще я хотел тебе сказать, что на следующей неделе ты должна ехать в Злин. Повезешь туда листовки, а обратно мины.

В ту ночь Марушка вновь не была дома. А когда утром вернулась, бледная и уставшая, она сказала подруге:

— Не сердись, Соррел, поищи для меня, пожалуйста, где-нибудь комнату. У вас мне очень нравится, но я должна жить на первом этаже. — И тут же легла и заснула в чем была — в юбке и свитере, в мокрых и разорванных чулках, как будто она пролезала через колючий кустарник.

34

Квартира Добшиковых находилась напротив квартиры Коваржовых. Комната была хорошей, уютной, со старомодной мебелью и окном на улицу. Здесь Марушка чувствовала себя спокойно.

— Марушка, где вы так долго были? — с материнской заботой спросила ее пани Добшикова, когда квартирантка на другой день после переезда вернулась поздно вечером, вся окоченевшая от холода. Ее тяжелый портфель был чем-то набит.

— Во Вноровах у родственников, — с улыбкой ответила Марушка и быстро запихнула портфель в шкаф.

— Не хотите немного картофельного супа, чтобы согреться? Я не протопила в вашей комнате, думала, что вы уже не придете.

— Не беспокойтесь, я погреюсь в кухне. — Она села и с аппетитом начала есть горячий суп.

— Он немного густоват, не так ли? — словно оправдываясь, сказала пани Добшикова.

— Нет, что вы, я как раз такой и люблю…

Дочь пани Добшиковой с любопытством наблюдала за Марушкой, не пропуская ни одного ее движения. Она заметила, что перед сном Марушка вновь, как и накануне вечером, повязала голову небольшим платком. Зачем она это делает?

Рано утром Марушка позвонила к Коваржовым.

— Оставляю это пока у вас, но будь осторожна, чтобы не уронить и не разбить. — И она приоткрыла перед подругой крышку коробки.

Соррел с удивлением смотрела на ампулы для инъекций, наполненные чем-то белым.

— Это вши, зараженные тифом, — шепотом объяснила ей Марушка. — Мы будем их зашивать в наушники, предназначенные для немецких солдат. Только, ради бога, не разбей их. Это была бы катастрофа, — предостерегала она подругу.

В душе она просила у доброй, доверчивой Соррел прощения за несуразную ложь о зараженных вшах. Но что ей оставалось делать? Самодельные зажигательные шашки нельзя было держать в ее комнате. Если Марушку арестуют, то их заберет у Соррел кто-нибудь другой и доставит по назначению. Их будут сбрасывать с моста на вагоны с военными материалами.

Марушка привезла известие о том, что гестапо арестовало в Праге Милоша Красного. Кольцо сжимается, опасность растет, и в связи с этим повышается ответственность каждого. Каждый шаг теперь нужно тщательно взвешивать, мостик узкий и шаткий, следует идти осторожно, чтобы не оступиться. Ночью, как и прежде, она будет неслышно, подобно лисе, красться в темноте, а утром,