Двойной захват - Олег Владимирович Кондратьев

заболевания, называемого в просторечье желтухой. Поэтому и обратились за консультацией ко мне. Я, в свою очередь, тоже осмотрел помощника командира. Все симптомы налицо: специфический оттенок кожных покровов, пигментация глазных яблок, ну и еще куча всего. До прихода в базу провести грамотное клиническое обследование невозможно, даже биохимию крови не сделать. Строжайшая изоляция и постоянный врачебный контроль обязательны. Поэтому я распорядился поместить его в наш изолятор и прекратить любые контакты с кем бы то ни было во избежание распространения инфекции. Вероятно, помощник что-то подхватил еще на берегу, и полная картина внешних проявлений высветилась лишь сейчас, по прошествии какого-то инкубационного периода. Это нормально. Вас такой расклад устраивает?»

– Мужики, – продолжал Николай, – поверьте, я оторопел. Мне нечего было сказать. Все продуманные мною хитрые подходы, убеждения оказались ненужными. Я просто пожал ему руку и сказал: «Лейтенант, я очень рад, что мы полностью поняли друг друга. Думаю, с вами еще поговорит Редин или Сердюк; можете довериться им, как и мне. Спасибо!». А он лишь кивнул!

– Интересный человек. – Алексей покачал головой.

– И специалист, – добавил Редин, – ладно, Леха, тебе пора в рубку к Веригину, а потом подходи прямо на ужин в кают-компанию. Там как раз все соберутся, сделаешь объявление о помощнике командира. А мы, кстати, за реакцией понаблюдаем. Давай, что ли, на ход ноги, а?!

Появление на ужине в кают-компании Редина вызвало всеобщее оживление. Слух о том, что после неумеренных возлияний в день отхода из Ханты он отлеживался под замком в своей каюте, дошел до каждого. Впрочем, общее направление подколок и подтруниваний было сочувствующим, ободряющим и понимающим. Несколько сконфуженный и растерянный вид Сергея пришелся всем по душе. Инциденту, с молчаливого благословения начальства, не придавали значения, а состояние виновника так хорошо было знакомо большинству присутствующих, что вызывало лишь дружеское сочувствие.

Однако, как минимум для одного человека, присутствие Сергея на корабле явилось громом среди ясного неба и сулило возможное кардинальное изменение планов. Человек этот сидел за крайним столиком в глубине помещения лицом ко входу и ни одним жестом, взглядом или словом не выказал охватившие его чувства. По крайней мере, исподтишка наблюдавшие за ним Редин и Корсунов, ничего подобного не заметили.

Звали его Павел Владимирович Бельский, и он был сотрудником центрального аппарата ФСБ. Свое нынешнее задание он никак не относил к категории сложных. Оно изначально не предполагало никаких активных действий, а заключалось лишь в ненавязчивом контроле за действиями других и продвижением груза. С появлением Редина начались первые сбои в дотоле отлаженном механизме. Проблему Редина поручили разрешить другим людям. Совсем недавно основной исполнитель доложил ему, что эта проблем решена. На самом же деле Редин спокойно сейчас ужинает за соседним столом, а сам исполнитель без каких-либо видимых причин отсутствует. Здесь было о чем задуматься.

Еще большую неразбериху внесло сообщение начальника мастерской о внезапной болезни помощника командира и его медицинской изоляции во избежание распространения инфекции. Бельский был хорошим профессионалом, и подобные факты ничего, кроме недоверия и подозрительности у него не вызывали. Придется самому разобраться во всем. Немедленно и самым решительным образом. После этого доложить в Центр и получить, вероятно, новые инструкции. Свой канал связи у него был под рукой.

Глава 3

Когда контр-адмирал Кулебяка был приглашен к телефону правительственной связи, он решил, что это интересуются результатами ответственных ракетных стрельб, на которые вышел в море сам Командующий. Однако голос в трубке разительно отличался от привычных командно-волевых сдержанностью интонаций, вежливостью и, одновременно, уверенностью в своем праве отдавать распоряжения.

– Федор Генрихович? – Впрочем, это был не вопрос, а констатация факта. – Я – помощник Президента. Нас чрезвычайно заинтересовало ваше недавнее сообщение относительно факта захоронения радиоактивных отходов.

«Ничего никуда я не сообщал, – мелькнуло в голове у Кулебяки, – кое-что, конечно, рассказал, попросил вопрос провентилировать».

Хорошо поставленный баритон продолжал:

– Вы, вероятно, знаете, что буквально в ближайшие дни состоится международная встреча на очень высоком уровне, посвященная конкретно данной проблеме. В связи с этим ваше сообщение приобретает, возможно, неоценимую важность. Нам необходимо побеседовать лично.

Зная вашу чрезвычайную занятость по службе, я предлагаю провести нашу встречу сегодня же. Мне уже сообщили, что на авиабазе в Сафоново вас ожидает спецсамолет, на котором вы в течение часа будете в Москве. Соответствующие указания даны всем обеспечивающим службам и подразделениям. Вас везде встретят. Думаю, что через несколько часов вы сможете вернуться обратно. Это не будет для вас слишком утомительным?

«Не хватает только реверанса», – подумал про себя Кулебяка, а вслух произнес:

– Ни в коем случае! Готов начать движение немедленно. Следует ли мне доложить об этом по команде?

– Ну, зачем же нам такая официозность? Заинтересованные люди уже в курсе, а расширять круг посвященных совершенно не в наших интересах.

– Понятно!

– Тогда до скорой встречи, Федор Генрихович!

«В какую же это политическую игру и на чьей стороне меня берут «за болвана»? – подумал адмирал. В том, что игра политическая, сомнения не было: об этом говорил сам уровень позвонившего. Ну, а что «за болвана», так Федор Генрихович никогда и ранее не обольщался государственной важностью своего нынешнего поста и, уж тем более весомостью погон.

* * *

На самом деле чувствовал себя Сергей отвратительно. Головная боль усилилась настолько, что даже переводить взгляд с одного предмета на другой стало мучительным занятием. В затылке что-то пульсировало, и Сергей всерьез опасался, как бы там чего не лопнуло. Все суставы ломило. Неудержимо клонило в сон, хотя в глаза будто кто-то бросил пригоршню песка, и жжение под веками не давало им закрыться. Откуда-то в носу появились сопли, или что-то там еще, мешающее нормально дышать. Язык тихо задеревенел и оброс шерстью, а процесс пережевывания пищи вызывал в уме видения факиров на ярмарках, пожирающих битое стекло, глотающих шпаги и отрыгивающих огненными факелами.

Сергей вымученно улыбался, старался не делать резких движений. Его лоб покрыла испарина, но сказать, холодно ему или жарко, он не мог. Было просто очень плохо. «Рановато я еще козликом-то запрыгал, – подумал Редин, – сказал ведь доктор, что покой нужен еще сутки или двое. Кстати, вот к нему-то и надо обязательно заглянуть, пусть допинг какой даст».

А тут еще неугомонный Генка организовал партию в домино, отказаться от которой у Сергея не нашлось сил. Только успешно ее проиграв и уступив место за столом следующей паре добровольных парнокопытных, Редин бочком-бочком выскользнул в коридор и поплелся в свою каюту.

Это просто счастье великое, что море было относительно спокойным, но и