Рукопись, написанная кровью - Анна Данилова

– ПРИЕЗЖАЯ.

– Это все, что ты о ней знаешь? Она была у тебя? Ты познакомилась с ней?

– Да нет же! Но хотела бы… Понимаешь, у меня достаточно много клиенток, которые носят драгоценные меха, но у этой шубка не шубка, берет не берет…

– Аля, не ходи вокруг да около, выкладывай начистоту: думаешь, она была любовницей Крымова?

– Сто процентов. Даже двести.

– Но откуда тебе это известно? Все догадки твоих бездельниц-клиенток?

– Их видели, когда они входили в подъезд дома, где находится городская квартира Крымова, так что вероятность того, что они любовники, очень высока. Юля, в конце-то концов, возьми себя в руки и постарайся взглянуть правде в глаза: твой Крымов – неисправимый бабник, и ничего-то с ним уже не поделаешь…

– Пусть. Пусть даже они были любовниками, но эту женщину-то ты после его исчезновения видела?

– Разумеется! Но уже в обществе других мужчин, причем некоторые из них мне тоже хорошо известны, поскольку являются мужьями моих клиенток. Из этого можно сделать вывод, что эта молодая дама питает интерес исключительно к богатым мужчинам. Что, собственно, и понятно…

– Меня это не касается. Вот если бы эта женщина пропала, тогда бы я поняла, к чему ты ведешь весь этот разговор: это могло бы означать, что она как-то связана с его исчезновением. А так…

– А еще я видела эту приезжую с отцом Кириллом… – осторожно произнесла Миллерша, словно напоследок решила осчастливить Юлю ценной информацией и в душе, вероятно, надеясь слегка шокировать ее неожиданным появлением на сцене колоритной фигуры знаменитого священника.

– С Кириллом? И где же ты их видела?

– Возле Троицкого собора, где же еще! Они о чем-то мило беседовали, он улыбался, а она словно его о чем-то просила, и лицо у нее при этом было весьма серьезным.

– Ты находилась далеко от них, ты не могла услышать хотя бы фразу, о чем у них шла речь?

– В том-то и дело, что я ничегошеньки не поняла, хотя и притормозила слегка возле них, сделала вид, что у меня развязался шнурок на ботинке…

– Неужели не услышала ни слова?

– Нет, представь себе. Она говорила очень быстро и слегка картавила… Даже нет, не картавила, просто у нее прокатывались некоторые согласные, она не говорила, а журчала, верно охмуряя бедолагу Кирилла.

Юля была разочарована: уж кто-кто, а Миллерша при ее природном уме и любопытстве должна была услышать хотя бы несколько слов, прежде чем отойти от этой весьма странной парочки. Но, видимо, одному богу известно, о чем они говорили, и вполне возможно, что эта беседа не таила ничего принципиально важного для ее расследования, которое настолько затянулось, что представлялось ей самой чуть ли не театральным фарсом, трагикомедией в истеричных зелено-оранжевых тонах…

– Ну и бог с ними, – решила Юля поставить точку в этой теме, – со временем, возможно, что-то и прояснится, и Крымов сам расскажет мне об этой особе…

Но тут же подумала, что уж слишком часто в последнее время в ее присутствии произносят имя отца Кирилла. И его убили, и Бродягину…

От собственной беспомощности и бесперспективности, которые она интуитивно чувствовала, думая о предстоящей поездке в Париж, ей с каждым часом становилось все невыносимее: зачем она вплела в свои дела Миллершу и как вообще додумалась до этой поездки, когда основанием для принятия этого безумного решения послужила лишь телевизионная передача, в которой мелькнуло лицо, похожее на Щукину?!

Тем не менее Миллерша уже спустя час после того, как ей было предложено ехать в Германию, словно очнувшись, забросала Юлю вопросами. Ее интересовало буквально все, начиная от оформления документов и кончая расходом денег, из чего нетрудно было сделать вывод, что к поездке чисто психологически она уже подготовилась, не говоря уже о том, что согласилась. Да, пожалуй, Юля не ошиблась в выборе кандидатуры, и именно такая женщина, как Алла Францевна – гибкая, решительная и практичная, – сумеет справиться с поставленной задачей. Для Наташи Зимы это путешествие показалось бы поступком чуть ли не вселенского масштаба, и навряд ли она смогла бы отнестись к этой поездке с такой необходимой сейчас долей иронии и авантюризма, просвечивающих в поведении Миллерши, которые своей легкостью восприятия заметно облегчали задачу.

– Если мне надо будет отвлечь от тебя внимание, следовательно, я должна буду хотя бы на время стать похожей на тебя, – ворковала, энергично перемещаясь по комнате и пыхтя папироской, сообразительная Миллерша, – или я что-то не так поняла?

– Ты все правильно поняла: я тоже возьму билет в Берлин, причем заплачу за это немалые деньги. Таким образом получится, что я как потенциальный пассажир самолета, направляющегося в Германию, буду зарегистрирована, что и является основным условием…

Аперманис, подумала Юля, которая наверняка уже несколько раз пробежала глазами по ее «плану», изложенному в блокноте, без сомнения сообщила о намерениях Земцовой вылететь в Берлин, следовательно, если и станут проверять списки вылетающих пассажиров, то искать будут фамилию «Земцова» и найдут, и мало кому может прийти в голову искать там фамилию портнихи Миллер. Вот и получится, что Харыбин или Берестов, кто-то из этих типов, так рьяно лезших в ее жизнь по причине своей заинтересованности в поиске Крымова («Вот ведь свиньи: нашли мое самое больное место!»), появившись в аэропорту, чтобы убедиться в том, что Земцова действительно вылетела в Берлин, увидят ее точную копию (над которой, кстати, еще им с Миллершей предстоит хорошенько поработать), но которая пройдет к самолету с документами Миллер. И разве им, следящим за ней, придет в голову, что это не Земцова, а переодетая портниха?

А что касается Наташи Зимы, то Юля поручит ей до ее возвращения пожить в ее квартире и тоже попытаться сыграть роль Земцовой, хотя бы несколько часов, чтобы уж совсем заморочить головы предполагаемым наблюдателям… Вот и получится, что одна Земцова полетит в Берлин, вторая – останется дома, выйдет, допустим, спустя пару дней после этого в булочную и «засветится», а настоящая Земцова в это самое время уже будет мчаться на машине Чайкина в Москву, откуда и вылетит первым же возможным рейсом в Париж.

Когда Берестов после потрясения, вызванного появлением в его квартире золотой цепи отца Кирилла, пришел в себя настолько, чтобы связаться с Виктором Андреевичем Шалым, было уже поздно: преданный пес Шалый в ответ на его электронное письмо ответил, что фирма-провайдер, которой он пользовался параллельно с той, что обслуживала правительственную электронную связь, и которая служила им двоим единственным безопасным способом общения без страха быть подслушанными или «прочитанными», на время лишилась лицензии и лишь теперь, когда все улажено, они могут по-прежнему общаться, обмениваясь информацией. Шалый переслал Берестову письмо, пришедшее к нему из коттеджа Крымова, которое Виктор Андреевич воспринял как послание самого Крымова, пожелавшего встретиться с Берестовым, и, комментируя послание, рассказал о встрече с Земцовой. «Я уверен, что это она, я узнал ее по фотографии, которую вы мне дали. Она ведет себя так, словно ничего не знает о местопребывании Крымова, но я уверен, что она знает, где он скрывается, просто сильно напугана тем, что стало с их агентством; она не идет на контакт и никому не верит».