Прекрасная монашка - Барбара Картленд

Я глубоко уважаю и люблю его.

На какое-то мгновение в комнате воцарилась полная тишина, а затем непроизвольно, словно повинуясь порыву своего доброго сердца, леди Изабелла подошла к девушке и поцеловала ее.

— Простите меня, милая, — проговорила она. — Это было бестактно и очень скверно с моей стороны, но поймите, я ведь просто поддразнивала его, и Себастьян это хорошо понимает. Независимо от того, какие ошибки были допущены этим человеком в прошлом, в вашем лице он, несомненно, имеет такого защитника, которым обязан гордиться.

— Не он мной, миледи, а я им должна гордиться, — проговорила Аме, чем заслужила еще один поцелуй Изабеллы.

— Ну, тогда больше не о чем говорить, — улыбнулась леди Изабелла. — Пойдемте, дитя мое, нам многое нужно подготовить к нашей поездке.

Дамы вышли из комнаты, герцог Мелинкортский отправился на поиски Хьюго, который, как обычно, был занят выполнением своих обязанностей секретаря и находился в библиотеке. Его светлость сообщил ему о том, что леди Изабелла настаивает на их поездке на прием у королевы в этот вечер, и Хьюго полностью согласился с ней относительно того, что ни герцог, ни Аме ни в коем случае не должны оставлять Париж в такой ответственный момент.

— Враги королевы постараются извлечь для себя максимум выгоды из того, что произошло прошлым вечером во дворце кардинала де Рогана. И было бы величайшей ошибкой подыгрывать этим людям в их затее.

— А почему именно недруги королевы? — удивился герцог. — Говоря о них, вы, Хьюго, имеете в виду ту их часть, которая принадлежит к партии герцога де Шартре?

Хьюго кивнул.

— Безусловно, все, кто стоят за Филиппом де Шартре, будут обрадованы, — согласился он. — Война между Версалем и Пале-Роялем не утихает ни на мгновение, а, напротив, усиливается день ото дня. Вам ведь известно, Себастьян, что это настоящая и беспощадная война не на жизнь, а на смерть.

— Да, но я не могу понять, каким образом враги Ее Величества могли бы повернуть все дело так, чтобы получить от вчерашнего происшествия какую-нибудь пользу, — проговорил герцог. — Ведь каждому известно, что королева даже не разговаривает с его преосвященством, несмотря на его попытки хоть как-то изменить ее отношение к своей особе.

— Все это так, — согласился Хьюго, — но в то же время принцесса де Фремон — фаворитка Ее Величества, вы забыли об этом?

— Да, в самом деле! — воскликнул герцог. — Конечно, теперь я понимаю, в каком направлении создавшиеся обстоятельства будут работать на тех, кто готов использовать любое оружие для достижения собственных целей.

И, безусловно, леди Изабелла была права. Разумеется, сегодня вечером мы обязательно должны ехать на этот прием, а там уже, по возможности, постараемся внести ясность в то, что все обвинения, высказанные Аме, касались исключительно самого кардинала, а также графа Калиостро и не имели никакого отношения к кому-либо из присутствовавших на сеансе.

Вероятно, вследствие всех этих невидимых постороннему глазу действий, а также потому, что герцог Мелинкортский был не единственным человеком, который осознал всю важность ситуации, вечером Аме вовремя оказалась рядом с королевой и удостоилась такого ласкового приема, что почти потеряла дар речи.

Сегодня вечером Мария-Антуанетта выглядела особенно очаровательной, и казалось, что все на приеме должно было быть фоном для ее яркой красоты и изящества: сады Трианона были превращены в сказочную страну — под каждым цветущим кустом были искусно замаскированы горящие свечи, в их свете тысячи различных цветов создавали живую красочную картину. Позади греческого храма любви вырыли глубокие рвы, заполнив их огромным количеством хвороста; вечером хворост подожгли, и храм оказался в море огня.

Гости королевы бродили среди искрящихся фонтанов и статуй, выражая восхищение, мерцающие фонари придавали этим каменным богам и богиням, нимфам и драконам необычайную красоту. И в самом деле, многим казалось, что мифические существа в этот вечер вдруг ожили и приняли участие в празднестве.

Создавалось ощущение, что сегодня вечером в садах Трианона может произойти нечто необычное; стоило лишь взглянуть на гостей, каждый из которых был одет во все белое, на их напудренные волосы, как верно заметила Аме, все они были похожи на привидения, которые появились здесь в этот вечер из далеких, всеми забытых времен.

Ужин был накрыт на маленьких столиках. Всего было подано сорок восемь основных блюд и шестьдесят пять дополнительных. Предлагались уши ягненка «а-ля провансаль», осетрина, жаркое из оленя, которого собственноручно застрелил Людовик XVI, фазаны, говяжьи языки и множество других деликатесов.

Большинство гостей ели с большим аппетитом, и лишь шведский король, как обычно, демонстрировал крайнюю степень воздержания, выбрав для себя жареную кефаль под красным соусом и отказавшись от всего остального.

Ничуть не заботясь о соблюдении детально разработанного этикета версальского двора, король Густав удивил королевскую фамилию тем, что прибыл в Версаль, даже не соизволив уведомить французский королевский двор о времени своего приезда. Король Людовик в это время находился на охоте в Рамбуйе и, получив известие, что прибывает такой гость, во весь опор поскакал назад.

Его придворные, которые без малейшего смущения могли посмеяться над простоватостью своего господина» потом рассказывали о том, что Людовик XVI появился перед шведским королем в разных туфлях: на одной ноге была туфля с золотой пряжкой на красном каблуке, на другой — туфля с серебряной пряжкой на черном каблуке.

Однако короля Густава менее всего волновал внешний вид Людовика. Сам он одевался всегда довольно скромно и, что бы ни случилось, в большинстве случаев отказывался поддерживать заведенный кем-либо порядок. Приезжая в иностранный город, он предпочитал передвигаться пешком, как обычный горожанин, и даже не очень состоятельный.

Король Густав был некрасив: с длинным лицом, орлиным носом, лоб был скошен странным образом с левой стороны, цвет лица — нездоровый. Будучи одетым в свое обычное дорожное платье, шведский король не производил внушительного впечатления на тех буржуа, которые стояли рядом с ним. Принимая его за одного из своих, они обращались к Густаву в таком тоне, который буквально приводил в ужас его придворных.

Шведский король считал, что все официальные мероприятия очень скучны, и поэтому в этот вечер не предпринимал ни малейших усилий, чтобы сделать вид, будто его восхитило великолепие зрелища, которое Мария-Антуанетта задумала специально для него.

Все время, пока шел балет Мармонтеля, он зевал, а под конец представления даже чуть было не заснул. Вторая часть празднества, которая проходила уже в саду и произвела неизгладимое впечатление на всех остальных приглашенных, шведского короля Густава оставила совершенно безучастным.

Однако Марию-Антуанетту не особенно огорчило то обстоятельство, что самый почетный гость на приеме остался равнодушен к ее стараниям. В свите шведского короля находился еще один гость, для которого, как чувствовала в глубине своего сердца королева, и было задумано все это торжество. Она была уверена, что тот более, чем кто-либо, по достоинству оценит этот вечер, все было подготовлено в кратчайший срок — всего за пять дней.