Философия освобождения - Филипп Майнлендер

не нужно верить в немыслимое единство, скрытое за отдельными людьми, которое якобы можно распознать только в благоприятный час посредством интеллектуального созерцания.

Первобытный человек мог лишь очень постепенно отдаляться от животного, от которого он произошел. Поначалу пропасть между ними не могла быть большой. В первую очередь, причиной этого было, так сказать, вскрытие зародышей, в которых способности разума все еще оставались закрытыми, или, выражаясь физиологически, небольшое увеличение массы мозга. С

точки зрения моей философии, однако, это было разделение дальнейшей части движения воли к жизни на управляемое и управляющее, как выражение глубокого стремления воли к новому виду движения.

Новые предрасположенности стали фиксированными и унаследованными. Не может быть и речи о быстром их росте; скорее следует предположить, что в этом направлении на протяжении нескольких поколений наблюдался застой. Развитие полностью лежало в развитии индивидуальности, или, другими словами: закон развития индивидуальности первый период существования человечества. Только когда особи увеличились настолько, что им пришлось нападать на животных и вытеснять их, необходимость стала давить на интеллект и формировать его дальше. Несомненно, сила воображения была той способностью, которая развилась раньше всего. С его помощью разум смог мыслить образами, связывать прошлое с настоящим, фиксировать причинно-следственные связи в изобразительной связи, а значит, поначалу конструировать грубое оружие и убивать с умыслом. В ходе дальнейшего развития нежный зародыш способности суждения также окреп, вероятно, у нескольких привилегированных особей, и сформировались первые понятия, из состава которых возникли бесфразовые, грубые естественные языки. В этом процессе разум как бы занимался прибрежным плаванием; он еще не мог отправиться в широкое море абстракций, но всегда должен был следить за отдельными вещами живого мира.

4.

Размножение людей, которому способствовал, с одной стороны, очень сильный половой инстинкт, а с другой – благоприятные условия земли, которую населяли первые люди, вызывало все более широкое распространение. Вначале люди по-прежнему рассеивались группами по соседним территориям, которые давали им пропитание, находясь в постоянной борьбе с животным миром и себе подобными.

Промежуток между этими стадами животных и первобытными народами не может быть заполнен с уверенностью. В этот длительный период доминировали законы эволюции и трения. Первая решительно ослабила интенсивность воли, хотя и очень постепенно, так что большая разница между поколением и поколением не могла иметь места. В большинстве документов о человеческой расе встречаются сообщения о гигантских особях, и тем более нет причин сомневаться в этом, поскольку всем ныне живущим расам животных предшествовали более грозные виды, и даже известный нам путь человечества учит о снижении жизненной силы, тогда как увеличение продолжительности жизни ничего не доказывает.

Закон трения, с другой стороны, укреплял интеллект, хотя и очень незначительно в этот период, так как потребность в нем не могла быть большой.

5.

Таким образом, мы попадаем в вестибюль цивилизации, где находим настоящие первобытные народы: охотничьи, скотоводческие и земледельческие племена. Поскольку невозможно точно определить, происходило ли развитие доисторического человечества всегда в группах или, распадаясь, в семьях, которые только позже воссоединялись, каждый может думать об этом процессе по своему усмотрению. Лучше всего предположить, что это были семьи, на которые распадались группы, питавшиеся плодами деревьев и охотившиеся на животных; ведь человек по сути своей необщителен, и только крайняя необходимость или ее противоположность, скука, может сделать его общительным. Поэтому гораздо более вероятно, что энергичный первобытный человек, когда он мог полагаться на оружие и свой небольшой, но намного превосходящий животный интеллект, следовал своему инстинкту независимости и изолировал себя, чем то, что непрерывное дальнейшее образование происходило в группе.

Если теперь рассматривать такого охотника только по его представлению, то он был простой волей к жизни, т.е. его природный эгоизм еще не охватывал волю, расходящуюся в разные стороны, никаких волевых качеств. Он хотел быть там только в соответствии со своим определенным простым характером и сохранить себя в жизни. Причину этого следует искать в простом образе жизни и ограниченности духа дикаря. Интеллект был озабочен лишь поиском тех немногих предметов, которые удовлетворяли голод, жажду и сексуальные желания. Когда потребность в этом была снята, человек погрузился в лень и инертность.

Простая воля, которую нельзя представить иначе как дикую и неуправляемую, соответствовала небольшому числу своих состояний. Помимо обычного состояния тупого

безразличия и инстинктивного страха, он был способен только на самую страстную ненависть и любовь. Он ненавидел все, что стояло на его пути, и стремился уничтожить это.

С другой стороны, он с любовью принимал все, что могло расширить его индивидуальность, и стремился сохранить ее.

Он жил с женой, которая, возможно, должна была сопровождать его в странствиях, возможно, была активна только в хижине и присматривала за огнем и детьми. Характер семьи был сырым и все еще довольно звериным. Женщина была для мужчины обузой, а когда дети вырастали, они переезжали и создавали свою собственную семью.

Человек, будучи охотником, вел себя по отношению к силам природы не намного иначе, чем животное. Он больше не думал о стихийных силах. Но время от времени его зависимость от природы и его бессилие перед ней могут прийти в его сознание и, как вспышка молнии, осветить ночь его беспечности.

Нехватка пищи вырвала людей из этого однообразного образа жизни. За это время они увеличились настолько, что охотничьи угодья отдельных людей тревожно сократились и больше не давали достаточно дичи для пропитания. Проблема не могла быть решена простым переездом, поскольку все благоприятные для охотников места на земле были заселены, и в дополнение к этой ограниченности любовь каждого человека к своему охотничьему участку удерживала его там.

Тогда те, кто был ближе друг к другу, собрались вместе и временно объединили усилия, чтобы не только оттеснить вторженцев, но и уничтожить их. Когда опасность была предотвращена, они снова расстались. Тем временем характер семьи также претерпел изменения. Во-первых, сыновья больше не могли легко найти средства к существованию; во- вторых, в интересах отца было использовать силу сыновей, чтобы через них укрепить себя. Семейные узы стали крепче, и только теперь возникли настоящие племена охотников, члены которых были пронизаны сознанием того, что они принадлежат друг другу, что было невозможно раньше. Поскольку везде преобладали одинаковые условия, все семьи постепенно вынуждены были объединиться в охотничьи племена, которые уже не могли выходить из войны друг с другом. Отныне это стало частью их занятий, и в постоянном трении, которое оно порождало, оно поднимало умственные способности человека на более высокий уровень.

Война, как и обычная теперь мирная оккупация, требовала сильного высшего руководства, которое стояло выше власти глав семей. Самый сильный или самый хитрый выбирался лидером в войне и арбитром в мире. Теперь люди осознали огромную и судьбоносную разницу между добром и злом, которая связывает и сжимает волю отдельного человека сильнее, чем враждебность всей природы. Теперь некоторые действия (воровство и убийство) были запрещены в общине, но разрешены за ее пределами, и воля стала железно ограничена, а дух каждого был призван действовать уже не под руководством демона, а благоразумно и обдуманно.

Однако таким образом необходимость бросила человека в правовой кооператив, первую грубую форму государства, но его организация была делом разума и, учитывая все обстоятельства, основывалась на договоре. Старейшины семьи признали, с одной стороны, что кооператив не может быть распущен, но, с другой стороны, что он может существовать только на определенных основах, и согласились, что эти основы отныне должны быть незыблемыми. Что бы кто ни говорил, законы против убийства и воровства являются результатом первоначального договора, который должен был быть заключен. Государственные конституции, общественные отношения, другие законы могли быть установлены совершенно односторонне, но эти два закона, на которых должно быть основано как самое совершенное, так и самое несовершенное государство, не были установлены. Сначала они появились только по соглашению, по логической силе,