Коммодор Хорнблауэр - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Под световым люком на фут больше свободного пространства, сэр, — дипломатично заметил Виккери.
Световой люк был размерами три на два фута и, стоя под ним, Хорнблауэр смог, наконец, распрямиться, но даже теперь его волосы скользили по поверхности светового люка. Здесь же болталась на крюке лампа; одного неосторожного движения было достаточно, чтобы Хорнблауэр задел ее обнажённым плечом и тёплое вонючее масло плеснуло ему на ключицу. Хорнблауэр снова выругался.
— Сейчас вам принесут горячий кофе, сэр, — сказал Виккери.
Принесённый кофе имел привкус, который Хорнблауэр за несколько последних лет уже успел позабыть — смесь горелого хлеба с едва уловимым ароматом кофе — но, по крайней мере, он согревал. Хорнблауэр отхлебнул и отдал чашку Брауну, а затем взял сухую рубашку, лежавшую перед ним на казенной части двенадцатифунтовки и с трудом влез в нее.
— Будут ли ещё приказания, сэр? — спросил Виккери.
— Нет, — с трудом ответил Хорнблауэр, осторожно вытягивая голову вперед, чтобы избежать нового столкновения с палубным бимсом. Он попытался укрыть разочарование и плохое настроение, сквозившее в его голосе, но, кажется, не преуспел в этом. Его раздражало, что приходилось признать: похоже, любая попытка прорваться в Фришгаф обречена на неудачу. Вся его осторожность, здравый смысл и даже инстинкты подводили именно к такому выводу. Ни один из кораблей, состоявших под его командой, не сможет ни прорвать бон, ни обойти его. Он с горечью вспомнил те ненужные слова, которые он сказал Бушу — о своём желании атаковать этот район с моря. Если он когда-нибудь нуждался в уроке держать рот на замке, то сейчас он его получил. Теперь вся эскадра ожидает активных действий, а ему придется разочаровать эти ожидания и отплыть, вообще ничего не предприняв. В будущем ему нужно будет закрыть свой рот на двойной запор и трижды прикусить свой болтливый язык, ведь если бы он не проговорился так легкомысленно Бушу о своих намерениях, то не было бы и никаких сложностей. Теперь же Буш, в отсутствии новых приказов, уже успел обсудить перспективы будущих действий с другими офицерами, отчего надежды возросли еще больше — теперь каждый ожидает великих свершений от славного Хорнблауэра (при мысли об этом он улыбнулся с чувством горького презрения к себе), чья репутация дерзкого и искусного командира была широко известна.
Огорченный, он вновь вернулся к расчетам. Между боном и песчаной косой достаточно места, чтобы смогла пройти небольшая флотилия корабельных шлюпок. Он может послать три или четыре, с четырехфунтовками, установленными на носу и полуторастами человек на борту. Вполне вероятно, что ночью они пройдут мимо бона незамеченными и, захватив врасплох всех в заливе, смогут полностью дезорганизовать прибрежные перевозки. Очень может быть, им удастся уничтожить несколько сотен тонн грузового тоннажа. Но обратно флотилия не вернется — за выходом станут следить очень внимательно; артиллеристы на батареях будут дежурить у орудий днём и ночью, а канонерки так и заснуют вдоль оконечности бона. Даже если их экипажи будут состоять из солдат, их будет достаточно, чтобы уничтожить шлюпочную флотилию. Для эскадры будет весьма чувствительна потеря ста пятидесяти опытных моряков — десятой части всех экипажей — а меньшие силы могут быть уничтожены и вовсе без всякой пользы.
Нет, сколько бы каботажных судов не удалось бы уничтожить, это не стоило бы жизней ста пятидесяти моряков. Он должен оставить эту идею. И как будто в ознаменование этого решения, Хорнблауэр встал и начал натягивать сухие бриджи, которые Виккери велел для него принести. Решение пришло уже в следующее мгновение, когда он успел вдеть в штанину только одну ногу и Хорнблауэр замер, стоя голой ногой на палубе, а на второй бриджи были натянуты едва до колена.
— Мистер Виккери, — сказал он, — пусть снова принесут карты.
— Есть, сэр! — ответил Виккери.
В его голосе были пыл и воодушевление, словно эхо чувств, прозвучавших в тоне, которым его коммодор отдал команду — Хорнблауэр заметил это и, застегивая пояс, укрепился в своём решении быть более осторожным в разговорах, дабы восстановить свою репутацию молчаливого героя. Он внимательно взглянул на расстеленные перед ним карты, зная, что Виккери следит за выражением его лица и стараясь ничем не выдать направление своей мысли. Когда же он принял решение, то просто произнёс: «Благодарю вас» — самым бесцветным тоном, каким только смог, а затем, внезапно вспомнив свою самую многозначительную и при этом наименее информативную реплику, прочистил глотку.
— Ха-гм, — проговорил он. абсолютно без всякого выражения и, вполне удовлетворенный результатом, повторил, растягивая этот короткий хриплый звук несколько более обычного: «Ха-а-а-а-гм!»
Изумление, отразившееся при этом на лице Виккери, доставило ему искренне наслаждение.
На следующее утро, уже в своей каюте на «Несравненном», он также испытал легкое удовлетворение, глядя на выражение лиц собравшихся капитанов, когда они увидели схему операции. Все как один они жаждали командовать операцией, готовые рискнуть собственной жизнью и свободой при выполнении задания, которое, на первый взгляд, было абсолютно безрассудным. Два капитан-лейтенанта горели желанием не упустить шанса стать капитанами; лейтенанты надеялись стать капитан-лейтенантами.
— Командовать будет мистер Виккери, — проговорил Хорнблауэр, и получил возможность увидеть игру чувств на лицах собравшихся. Однако в этом случае каждый из присутствующих имел право знать, почему его обошли, поэтому он объяснил это в нескольких словах.
— Командиры бомбардирских кечей незаменимы на своих местах — среди нас нет ни одного лейтенанта, который мог бы так же хорошо как они управляться с их адскими машинами. Надеюсь, я не должен объяснять вам, почему незаменим мистер Буш. По воле случая именно мистер Виккери был со мной на разведке у бонового заграждения и который, таким образом, знает обстановку лучше, чем мистер Коул, второй из возможных кандидатов. Невредно успокоить чувства Коула объяснением подобного рода; хуже было бы закончить разговор таким образом, чтобы у собравшихся возникло ощущение, что он не доверяет Коулу самостоятельного командования по каким — либо другим причинам. Бедный старина Коул — седоголовый и сгорбленный, он действительно староват для выполнения этой задачи, но и он всё же надеялся на участие и на производство в капитаны в случае удачи. Хорнблауэра вдруг