Коммодор Хорнблауэр - Сесил Скотт Форестер

Хорнблауэр обернулся и посмотрел за корму, на эскадру.

— Сигнал «Лотосу», — приказал он, — почему вышли из строя?

Флаги взлетели по фалам и Хорнблауэр заметил, что шлюп торопливо бросился занимать свое место.

— «Лотос» подтверждает сигнал, сэр! — доложил мичман.

— Тогда поднимите: «Почему не отвечаете на вопрос?», — резко бросил Хорнблауэр.

Прошло несколько секунд, прежде чем стал виден ответный сигнал.

— «Лотос» сигналит: «Невнимательность вахтенного офицера», сэр.

— Подтвердить, — сказал Хорнблауэр.

Его раздражение только усилилось: Виккери наверняка придет в ярость из-за этого публичного выговора, а вахтенный офицер, по вине которого это произошло, уже сейчас горько сожалеет о своей невнимательности. В принципе, никакого вреда не случилось, напротив, весьма вероятно, что выговор принесет некоторую пользу, однако Хорнблауэр отдавал себе отчет в том, что сделал это только для того, чтобы хоть на миг перестать думать о следующей неприятной проблеме, которую ему ещё предстояло решить. Он невольно задавался вопросом, сколько взысканий, свидетелем которых он был — да, кстати, и сам получал будучи младшим офицером, — были наложены беспокойными адмиралами только для того, чтобы отвлечься от неприятных мыслей. А ему приходится думать о проступке Броуна.

Низкий берег Финляндии как раз показался на горизонте; на главной палубе Кэрлин проводил учения с дивизионом артиллеристов — матросы отрабатывали заряжание и выдвигание пушек. При ветре, дующем почти строго с кормы и поставленных лиселях «Несравненный» развивал хорошую скорость — если волнение немного усилиться, можно будет взять рифы, чтобы бомбардирские кечи не отставали. На носу матрос с боцманским помощником возились, заводя клевант в шкотовый угол фор-марселя; конец, который они использовали, был явно толстоват для этой цели. Хорнблауэр, хоть и без особого желания, хотел было вмешаться во внутреннюю организацию корабельных работ, но один из лейтенантов опередил его, избавив от очередного беспокойства. Сведения о некоторых предубеждениях и желаниях коммодора уже, без сомнения, просочились через Буша до младших офицеров. Хорнблауэр наблюдал, как каждый из этой троицы возился со своей работой, до тех пор, пока у него не осталось абсолютно никаких самооправданий для этого занятия.

Он просто должен подумать о Броуне. Этот человек пытался совершить убийство. По английским законам и согласно «Правилам Военного времени» он должен умереть. Однако во исполнение правил, установленных в Королевском флоте, для того, чтобы приговорить его к смерти, нужно собрать трибунал из пяти капитанов, отслуживших в этом звании не менее трех лет, а пятерых таких офицеров ему не найти и за сто миль в округе. В наличии всего двое — он и Буш, Викери и Коул только капитан-лейтенанты, не достигшие вожделенного капитанского чина. По закону в этом случае Броуна нужно содержать под стражей до тех пор, пока не будет собран компетентный для решения его судьбы суд, в то время как — Хорнблауэр был полностью в этом уверен — добро службы, безопасность корабля и благо всей Англии требовали немедленных действий. В этом случае он может собрать суд из любых имеющихся в наличии старших офицеров, судить Броуна и повесить его на месте. Доказательств будет более, чем достаточно — его собственных и Маунда показаний хватило бы, чтобы повесить Броуна хоть десяток раз.

С другой стороны, срочность подобных действий не столь уж и очевидна. Броун, медленно угасающий в своём узилище, почти полумертвый от потери крови, скорее всего уже никогда не сможет владеть своей правой рукой. Он явно не сможет подбить матросов на мятеж, поджечь корабль или же подговорить офицеров изменить своему долгу. Но почти наверняка уже сейчас на нижней палубе кружат самые дикие истории о случившемся. Хорнблауэр не мог себе представить, как матросы объясняют себе то, что Броун вернулся из царского дворца тяжело раненным. Пойдут слухи и сплетни, которые рано или поздно достигнут ушей агентов Бонапарта, а Хорнблауэр знал методы Бонапарта слишком хорошо, чтобы сомневаться, что тот постарается наилучшим образом использовать представляющуюся возможность углубить разногласия между своими врагами. Александр никогда не простит страну, благодаря представителям которой он находился на волосок от гибели, а когда официальные лица в Англии узнают о происшедшем, они будут в бешенстве — и это он, Хорнблауэр, будет объектом этого бешенства. Хорнблауэр подумал о рапорте, хранившемся под замком в его бюро, рапорте, помеченном как «Совершенно секретно. Лично в руки», в котором он изложил все факты. Он вполне отдавал себе отчет, что эта бумага может стать уликой против него на трибунале, и мог себе представить, какое решение могут вынести собратья-капитаны, доведись им стать его судьями.

Какое-то мгновение Хорнблауэр даже поиграл было мыслью о том, что полностью скрыть весь инцидент и вообще ни о чём не докладывать, но он все же отбросил её, как практически неисполнимую. Кто-нибудь, да проговорится. С другой стороны, в полученных им приказах есть статья, которая настоятельно рекомендует ему как можно шире использовать опыт Броуна; это может быть ему на руку и, возможно, то, что такая рекомендация была включена в его приказы, свидетельствует о том, что у Броуна есть друзья наверху, которые, возможно, будут заинтересованы в том, чтобы защитить его и — наверняка — в том, чтобы защитить себя, и которые, вследствие этого, не желали бы, чтобы скандал стал известен слишком уж широкому кругу лиц. Всё это было очень сложно.

— Мистер Монтгомери, — резко бросил Хорнблауэр, — что за курс держит ваш старшина-рулевой? Пусть держит ровнее, иначе я потребую объяснений от вас!

— Есть сэр! — ответил Монтгомери.

По крайней мере, он сделал своё по втягиванию России в войну с Бонапартом — из последних известий, полученных им от Уичвуда перед выходом из Кронштадта, можно сделать вывод, что Александр решительно отклонил последние требования Бонапарта. Если результатом этого будет война, то этим летом главные силы Бонапарта будут прикованы к Востоку, что даст Веллингтону возможность нанести удар на Юге. Но каковы шансы России противостоять Бонапарту? Ежегодно, уже в течение доброй дюжины лет, Бонапарт одерживает одну громкую победу за другой, одолевая все новые и новые народы в кампаниях, которые длятся едва ли неделю. вполне возможно, что уже к зиме Россия будет разбита и подчинится Бонапарту, как подчинились ранее Австрия и Пруссия, а Даунинг-стрит, оказавшись лицом к лицу с откровенной враждебностью России, ещё с сожалением вспомнит её сомнительный нейтралитет, в особенности, если Бонапарт, несомненно, использует поражение России, чтобы оккупировать Швецию. Тогда вся Европа — от Нордкапа до Дарданелл — объединится против Англии. Ей придется покинуть свой ничтожный плацдарм в Испании и оказаться перед альтернативой: продолжать борьбу, без надежды на успех или чью-либо помощь или же