Самые новые истории о Простоквашино - Эдуард Успенский

У Шарика плохо получалось. Он перепёлок хорошо чуял, а вот стойку делать никак не мог. Он вместо этого лаять начинал.

– Ничего, – говорил охотник, – года не пройдёт, как я из тебя хорошую охотничью собаку сделаю. Все данные у тебя для этого есть.

«Данные-то есть, – думал Шарик, – а желания нет. Я бы лучше этих перепёлок фотографировал».

Ещё два раза Потапенко Шарика в поле выводил на перепёлок натаскивать. Что-то дело не очень шло.

Тогда Потапенко сказал:

– Охотничья собака из тебя плохо получается. Давай мы из тебя служебную собаку сделаем.

– Давай, – согласился Шарик.

– Опять голоса, – решил Потапенко, – надо к врачу идти.

Как-то вечером после работы Потапенко пришёл к Шарику, погладил его промасленной рукой по голове и говорит:

– Смотри, Бобик, какое я чудно́е объявление прочитал: «Пропала говорящая собака». Разве бывают говорящие собаки?

– Нет, – отвечает Шарик.

– Вот и я так думаю, – сказал охотник. – Сегодня заговорят собаки, завтра лошади. Что из этого получится?

– Ничего хорошего, – сказал Шарик.

– Точно, ничего хорошего, – подтвердил охотник. – Звери не могут говорить. Это против законов природы.

Шарик про себя подумал: «Может, ты не все законы природы знаешь». И вдруг сказал:

– А попугаи?

– Что попугаи? – спросил охотник.

– Они же говорят.

– На то они и попугаи, – упёрся охотник.

И вдруг задумался:

– Это ты со мной разговариваешь?

– Нет, – ответил Шарик.

– Правильно, – согласился охотник. – Говорящих собак не бывает. Это у меня голоса внутри головы появились. Такое бывает с очень умными людьми.

«У очень умных людей, – подумал Шарик, – и собаки говорящие бывают». И он вспомнил профессора Сёмина и дядю Фёдора, и ему так грустно стало, что он завыл.

А завыл он простую народную песню «Позабыт, позаброшен…»:

Позабыт, позаброшен

С молодых юных лет,

Я остался сиротою,

Счастья в жизни мне нет.

Тут Потапенко оторопел:

– У меня в голове не только голоса появились, но и музыка. Надо работу менять. Работа механизатора слишком умственная.

На следующий день он снова вывел Шарика на поводке в поле и в лес. Он учил Шарика по следу ходить.

Потапенко вызвал соседского мальчика Вовку и сказал:

– Мы будем собаку натаскивать. Ты будешь прятаться, а Бобик – тебя разыскивать.

Вовка согласился. А чего ему не согласиться. Он был мальчик городской, избалованный, привык на компьютере играть. А здесь компьютеров не было. Он и не знал, чем себя занять. Охотник Потапенко натёр ему кроссовки чесночной колбасой и сказал:

– Беги.

Вовка и побёг.

Потапенко подождал двадцать минут, потом дал Шарику понюхать колбасу и сказал:

– След!

Шарика от этой чесночной колбасы на полметра вбок отбросило. Он нос лапами зажал и на землю лёг.

Охотник Потапенко даже расстроился:

– Ничего из тебя, Бобик, не получается: ни охотничья собака, ни поисковая. Придётся тебя сторожевой собакой сделать. Будешь ты на цепи сидеть, дом охранять.

Он Шарика домой привёл и на цепь посадил. Сидит Шарик на цепи и плачет. Охотник Потапенко говорит:

– Ну, не плачь, Бобик, не плачь. Всё хорошо будет.

– Не будет, – отвечает Шарик.

– Будет.

– Не будет.

Тут Потапенко задумался. Он обнял Шарика и произнёс:

– Слушай, Бобик, а может, и вправду бывают говорящие собаки?

– Бывают, – ответил Шарик. – И коты бывают.

Потапенко окончательно задумался. Выходит, эти голоса не у него в голове были, а сами по себе?

– Так я тебя немедленно отпущу, – решил Потапенко. – Наверное, тебя давно хватились.

– Хватились, – согласился Шарик.

Охотник отстегнул Шарика от цепи и сказал:

– Погоди, не убегай. Я тебе кое-что принесу.

Он сходил домой, вернулся и протянул Шарику карточку.

– Это визитка, – сказал он.

Шарик прочитал вслух:

– «Вадим Потапенко. Механизатор-охотник».

«Эх, – сказал про себя Шарик. – Давно надо было себе визитную карточку сделать. Всё неприятностей будет меньше».

И как только он оказался в редакции своего охотничьего журнала, он себе сразу визитную карточку заказал:

«Шарик – корреспондент»

Он эту карточку стал на ошейнике носить, который ему Потапенко подарил.

А Потапенко стал к Шарику и дяде Фёдору часто в гости приходить. Они его всегда просили:

– Дядя Вадим, только не надо нам дичь приносить.

Опять пришёл осенний дождливый вечер, опять кот Матроскин растопил печку, опять все уселись на свои заветные места.

И профессор Сёмин начал свой рассказ. Интересно, что он расскажет. В такие вечера никакого телевизора не надо.

– Это было тогда, когда меня в пионеры принимали, – начал профессор.

– До революции, что ли? – спросил Матроскин.

– Значительно позже, – ответил профессор и гордо продолжил: – Не всех школьников тогда в пионеры принимали. Считалось, что пионер – самый лучший человек. Он хорошо учится, слушает родителей, никогда не курит. Я как раз таким и был. Вот меня и приняли.

– Меня бы тоже приняли, – скромно сказал дядя Фёдор.

– А меня три раза принимали, – похвастался Печкин.

– Так вы, дядя Печкин, трижды пионер? – спросил Шарик.

– Нет, первые два не приняли. Я учился плохо.

– А потом стали хорошо учиться? – спросил дядя Фёдор.

– По третьему разу всех принимали.

– А я хорошо учился, – сказал профессор Сёмин.

– Так что же с вами было тяжёлого? – спросил Матроскин.