Дурные - Ксения Михайловна Спынь

Алиса тут же обернулась. Увидев её в перечёркнутое заднее стекло, окликнула:

— Агнешка!

— Оставь её, — глухо проговорила Лана, чуть нагнув голову и закрыв глаза. — Пусть сдохнет, если хочет.

Сама она не сдвинулась с места и сидела, не шевелясь.

— Да вы обе сумасшедшие! — в панике вскрикнула Алиса. — Мы же так и умрём все здесь, на этой дороге!

Она оглянулась снова. Агнешку было видно — она курила у ближайшего фонаря, прислонившись спиной к столбу. Позади неё, погасив уже почти всё вдали, стоял мрак. Красные стрелы зарева ещё дотягивались до неё по дороге, но — невидно для моргающего глаза — очень быстро сокращались и отползали по асфальту, оставляя в тени только блёкло-рыжий фонарь да кончик сигареты Агнешки. Похоже, она этого не видела.

— Лана! — Алиса опять развернулась к ней. — Позови её! Ты же сама говорила… если будем устраивать разборки… все закончимся. Ты в начале говорила.

— Разумеется, закончимся, — не поднимая головы, проговорила Лана. — Не сейчас — так чуть позже. Да это и к лучшему. На самом деле, было б лучше всего, если б мы здесь закончились вот прям сейчас. И все те, впереди, чтоб тоже закончились, — она тихо и настойчиво раскачивалась вперёд-назад, всё сильнее и сильнее. — Чтоб все вообще закончились, сразу и совсем, и больше никого бы никогда не было, лучше бы сразу никого никогда не было, никого, никогда…

Агнешка возникла у заднего окна достать минералку и, шагнув вперёд, плеснула ей в Лану. Та захлебнулась на миг словами, втягивая воздух и ловя ртом потёки воды.

— Лучше? — спросила Агнешка.

Лана не глядя протянула руку:

— Дай.

Агнешка отдала ей бутылку, и Лана жадно приложилась несколько раз.

— Перегрев — хреновая штука, — Агнешка вернулась за руль и завела снова мотор. — Ну что. Поехали дальше.

Дальше поехали молча, чтобы не усугублять.

Дорога была пуста ещё долго. Появлялись порой одна-две фигуры у обочин или в стороне от трассы, у края какой-нибудь рытвины, но внимание даже как-то невольно скользило мимо них, будто они стали тут привычной частью ландшафта, вместе с ним подутратили различимость и уже сливались немного. Это всё длилось ещё одну бесконечность — пыльную перегревшуюся бесконечность — пока не упёрлось в пробку.

Настоящая пробка… Такого тут не было с тех времён, как лягух, согласно карте, остался на шоссе у знака объезда и никуда не поехал больше. Кого тут только не набилось — больших и малых, кошмарных и удивительных. Те, последние, впрочем, тоже стояли, покрытые пылью, и продвигались очень медленно, со всеми другими, в едва приоткрытое горлышко подальше впереди — по одному; если очень повезёт и рядом попадут две малютки, то по два. Здесь была бетономешалка с барабаном, разукрашенным кругами намалёванных незабудок, экскаватор со свёрнутой заклинившей шеей, синий минивэн, почти как тот, на заправке, только чуть потемнее, несколько грязных маршруток с чёрными шторками, брезентовые джипы и японские миники, нашёлся даже двойник лягуха — он, правда, был с решёткой на крыше и покоцанной дверью красного цвета. Зато сохранились оба зеркала по бокам.

— Эй, — Агнешка приостановила лягуха прямо за его двойником, в хвосте затора. — Надо бы, наверно, помахать нам ручкой — сколько их там нас осталось.

Лана в беспокойстве развернулась. Позади… если оглянуться назад, там уже ничего не было. Глухая чернота от горизонта догоняла их по-прежнему, даже не думая остановиться и подождать или хотя бы наступать помедленнее.

— Чёрт… — Лана снова оглядела пробку. — Что у них там застряло? Мы ведь не успеем так все проехать.

Словно в ответ ей долетели приглушённые обрывки слов, явственно пропущенные через усилитель — будто где-то кто-то говорил в подпорченный мегафон и другого у него не было.

— Ну… ещё двадцать минут до восьми, — неуверенно доложила Алиса, подняв треснувший циферблат часов.

Лана посмотрела на неё с той же сосредоточенной тревогой:

— Ты уверена, что они у тебя идут правильно? С тех пор, как эта трещина?

— Не знаю… — та опустила взгляд. — Мы же как-то всё время… сложно было проверить.

Лягух-двойник сдвинулся чуть вперёд, и удалось продвинуться за ним. Голос в мегафоне стал отчётливее, он звучал скорее деловито-обстоятельно, чем указующе или призывающе, но всё равно не разобрать было ни слова.

— Может, там что-то важное, — пробормотала Лана. — Иначе что они все…

Она покрутила ручку радио, будто надеялась перехватить слова на каком-то из каналов и расслышать лучше, но заиграло лишь что-то веселящее и глумливое — «Sitting on a cornflake, waiting for the van to come…»29 — странно и коряво перепетое то ли помехами, то ли чем-то ещё.

— Ладно, понятно, — Лана раздражённо прикрутила приёмник обратно. — Мне понятно, оно хочет только прикалываться и издеваться над нами, как с самого начала, и ждать от него чего-то полезного не имеет смысла в принципе. Не буду больше включать его вообще. Всё, хватит. Не буду.

Пробка сдвинулась ещё немного. Впереди громоздкий светлый фургон смог пробраться между рядами машин чуть дальше по дороге, открыв обзор, и теперь стало видно отчасти, возле чего все притормаживали, отчего и получилась тут, вероятно, эта толкучка. На изгибе трассы, на самом углу у обочины, стоял постамент. Когда-то, видимо, это был памятник, но сам памятник сняли и уложили рядом, накрыв мешковатой парусиной, чтоб не мешать, как раз рядом со старым деревянным колесом с парой поломанных спиц — или это был штурвал, вырванный у какого-нибудь корабля? За постаментом, если приглядеться, лежали ещё — их там просто свалили в серую кучу без разбора, верно, пока не зная, какой перепоставить на этот раз. Там, недалеко, стоял и кто-то пониже — у него, похоже, и был усилитель.

Машины переползли ещё чуть вперёд. Под постаментом, у самой дороги, стояла пожилая леди в пуховике, со стопкой газет через локоть и пачкой бюллетеней в руке.

— Га-алочки, га-алочки, ставим га-алочки, — приговаривала она, раздавая бюллетени желающим, а тем, кто хотел, снимала с локтя и газету — та была бесплатной, а потому хотели многие. Вокруг леди кружили и разлетались галки. Некоторые садились на минутку у её ног и смотрели ей внимательно в глаза, словно думали, что она их учит чему-то, другие, храбрые, устраивались на плече или даже пытались балансировать на барахлящем мегафоне, только бордовый беретик был неприкосновенен. Машины останавливались рядом одна за другой, водители высовавывались, брали, иногда что-то спрашивали, леди в пуховике, кивая, охотно отвечала, хотя и её уже покачивало из стороны в сторону. Машины проезжали и подъезжали новые, снова и снова, и тянулись дальше, всё дальше, сдвигались