Сырок - Борис Александров

Именем Антона Буюклы назвали поселок в Сахалинской области, лесопромышленный комбинат, совхоз, железнодорожную станцию и наш корабль.

Судно сошло со стапелей Галацкой судоверфи дружественной Румынии в 1969 году. Всего в 1967–1970 годах там построили 22 аналогичных судна типа «Крымск», разработанных Ленинградским центральным проектно-конструкторским бюро. Теплоходы предназначались для перевозки леса и работали в составе Сахалинского, Дальневосточного и Азовского морских пароходств.

Длина судна составляла 104,4 метра, ширина – 14,37 метра, высота борта – 7,12 метра. Грузоподъемность по лесную марку составляла 3470 тонн, а водоизмещение – 6370 тонн. Скорость судна составляла 13,5 узла, то есть 25 километров в час. Дальность плавания – 6000 миль.

Наш капитан Олег Николаевич Бычков, добрый человек, решил найти современных родственников героя Антона Буюклы. В Донецке отыскали сына Анатолия, работавшего грузчиком в магазине.

Его привезли на Сахалин, приодели, сшили форму, он даже выступал на телевидении. В местечке, где он родился, на встречу с ним охотно собрались пионеры и пенсионеры. А Толя не приехал. Через три дня выяснилось, что запил где-то с товарищами детства.

Стало понятно, что он за человек. Взяли его за шкирку, встряхнули, открыли визу и отправили на судно. Спросили: кем хочет быть? Он ответил, что любит электромоторы, правда, не смог рассказать, как они работают. Хотел стать механиком, но образования соответствующего не имел, и его назначили мотористом. Через день старший механик взмолился: «Заберите этого горе-моториста, с таким и до беды недалеко».

Толика отдали электромеханику. Тот вскоре тоже отказался: «Ребята, у меня не шутки – электричество, не дай бог, вашего пацана убьет». Тогда записали непутевого молодого человека в палубные матросы. Там ему сразу понравилось: можно незаметно к бутылочке прикладываться… Все работают, а он рюмку выпьет и лежит отдыхает. Ругать сына героя неудобно, и долго бы все тянулось, если бы не один случай.

Как-то раз Анатолия отпустили на берег, а он взял и загулял. Судно должно отходить, нельзя опаздывать, а матроса нет и нет. И вдруг из диспетчерской звонят: мол, тут ваш капитан Буюклы. Он, оказывается, назвался капитаном, да еще прихватил с собой девчонку, пообещав прокатить до Японии. И без нее ни в какую не хочет на судно возвращаться.

Тогда настоящий капитан велел привести обоих. Как только самозванец появился, его приказали поднять. Он стал по трапу подниматься, а девчонка подняться не успела, так внизу и осталась. Ухажер с тоской помахал на прощание, обидевшись на нас, конечно. Вроде все постепенно улеглось, но вскоре произошел другой случай, ставший последней каплей.

Мы, сердобольные, хотели дать нашему подопечному немножко подработать. А тут как раз встали на ремонт в корабельный док, а что делать в гавани? Вахту отстоял – и в ресторан. И вот Толик пошел в ресторан, там опять всем рассказывал, что он мало того, что капитан, так и еще и сам Антон Буюклы, потом познакомился с девчонкой и пригласил в гости. А для девушек тех мест капитан – все равно что Бог, к тому же и на судне написано его имя…

В это время к нашему истинному капитану Бычкову приехала жена Алла с двумя детьми. Кто-то из детей заболел ангиной, меня позвали в каюту осмотреть ребенка, и вдруг раздался звонок вахтового матроса. Трубку подняла супруга Бычкова. Матрос спросил: «Капитана можно? Тут к нему жена приехала». Я стал невольным свидетелем немой сцены: Алла сначала побелела, а потом покраснела. Какая еще жена?

Олег Николаевич клялся, что не к нему. Потом разобрались, что к лжекапитану Буюклы. Тут уж Олег Николаевич не вытерпел: «Все, Толя, хватит, уезжай». Собрали его в путь-дорогу, отправили и долго потом вспоминали сына героя.

Про Сахалин можно долго рассказывать. Остров омывается Охотским и Японским морями, имеет протяженность более девятисот километров. Густота населения – всего один человек на гектар. В советские времена на Сахалине происходило много странностей.

Так, помню, на весь Сахалин насчитывалось восемь коров, которых держали учитель физкультуры и его жена, уборщица. Их третировали со страшной силой, хотя у них единственных мамы могли купить живое молоко для детей. В этом состоит весь наш парадокс: у страны гигантские богатства, но ничего не дают делать. И до сих пор так.

Люди бегут с Сахалина, в том числе оттуда бежали все мои товарищи. Торговый и рыболовецкий флот распродали, денег не платят. Оставшиеся вынуждены зарабатывать так: ловят рыбу, выходят в нейтральные воды и за валюту отдают улов японцам. Какие-то деньжата наваривают, жить-то надо.

Показательный случай тогдашнего русского головотяпства. Бульдозерист поехал из одной деревни в другую, расстояние между ними где-то 30 километров. Проехал полпути, и неожиданно кончилась солярка. Он прямо в поле бросил бульдозер и пешком пошел за соляркой в следующую деревню. Там встретил друга, который только вернулся с путины, ловли рыбы, и загудели они на полтора месяца. За это время трава вымахала и полностью спрятала бульдозер. Ведь Сахалин – остров гигантских растений: трава выше человеческого роста, а лист лопуха – размером со стол.

* * *

Со всеми моряками, ходившими в загранку, беседовали сотрудники Комитета государственной безопасности, предупреждали о возможных опасностях и провокациях. Надо быть начеку и, если заметишь что-то подозрительное, обязательно сообщать. А какие от доктора, кроме триппера, можно секреты узнать? Конечно, приходилось соглашаться, ты же не можешь кагэбэшнику сказать «нет», тогда за границу просто не пустят.

Но исходя из своего опыта утверждаю, что ни разу за десять лет моей работы ни один японец не проявил агрессии. Никакой видимой вражды между Японией и Россией в те времена не было, абсолютно точно.

После того как наши освободили Китай от Японии, многие японцы угодили в тюрьму. Они выучили русский язык, вышли из заключения, женились на местных девушках.

И вот однажды произошла такая история. Мы обычно выходили с судна в японский город группами, но у меня, как у доктора, в группе всегда была женщина: буфетчица, дневальная или уборщица. Ну а женщины, приходя в магазин, забывают обо всем. Особенно в отделах нижнего белья, а тем более на распродажах: пока тысячу трусов не перелопатят, не успокоятся.

Для меня же это – петля! Повезло, что на каждом этаже магазинов для удобства стояли стульчики, и я сидел, пока женщины рылись в трусах и лифчиках. Полагалось не выпускать их из виду, чтобы, не дай бог, ничего с советскими людьми не произошло.

Сижу как-то, и вдруг рядом проходит японец, смотрит на меня и улыбается. Черт его знает, что у него на уме, я на всякий случай тоже улыбнулся. Японец возвращается назад и опять улыбается, а я – ему. Он в третий раз дефилирует, встает передо мной и громко так произносит: «**тваюмать».

Вот тебе раз! Когда мы разговорились, я понял, в чем дело. Оказывается, он сидел у нас в плену в 1945–1950 годах и выучил какие-то слова по-русски, но через три десятка лет единственное, что сумел вспомнить, – «**тваюмать», и, чтобы порадовать меня, он это и сказал.