Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза

образом, прошли с версту. «Наши, наши!» – закричали несколько голосов сразу, завидя перед собой всадника. Красноярцы запрыгали от радости и разом грянули «ура!» да так громко, что киргизы остановились в ожидании атаки. «Постойте, братцы, радоваться, – сказал сурово Ефремов, – всмотритесь-ка вы хорошенько, кто это?». Казаки вгляделись и ахнули от удивления: в одиноком всаднике они скоро признали Нефеда, того самого, которого покинули на берегу Яика. Ему, как забракованному, стало стыдно; казаки засмеяли бы его самого и весь его род до седьмого колена, и вот он по следам товарищей поплелся на своем маштаке.

Навстречу Нефеду отделилась кучка киргизов; он повернул было в сторону, но маштак еле переступал с ноги на ногу. Тогда Нефед пал на колени, выстрелил и в то же мгновение был окружен. Ему связали назад руки, посадили опять на лошадь и повели в толпу. По пути Нефед что-то кричал. «Прощай, прощай, товарищ!» – отвечали казаки. Больше они его не видели. Однако бедняга сослужил добрую службу. Он объяснил киргизам, что вслед за ним скачут соседние станицы, а что сам он ехал от них только передовым. Киргизы съехались вместе, верно на совещание, потом, разделившись по кучкам, скрылись в разные стороны.

С честью, со славой возвращались красноярцы домой, и радость их омрачалась лишь потерей двух добрых, товарищей: Сема Азовсков на третий день отдал Богу душу, а месяца через два пришел к жене Нефеда мирный киргиз с известием, что тело ее мужа лежит в степи, в таком-то месте. Послали команду, которая действительно нашла полусгнивший труп. После уже узнали, что ордынцы отдали пленника брату того самого киргиза, которого Нефед смертельно ранил. Пока раненый был жив, Нефеда не трогали, а когда тот от потери крови умер, его брат зарезал Нефеда, как овцу, и выкинул на съедение волкам. Горько взрыдала вдова, когда внесли в осиротелую светлицу лишенный человеческого образа труп ее верного друга и кормильца, бедного Нефеда.

Пугачевская смута

Между благодетельными распоряжениями высшего военного начальства были и такие, которые вызывали неудовольствия среди казаков, возбуждали между ними ропот. Вожаками непокорных всегда являлись старые казаки, особенно сведущие в Святом Писании, или начетчики. Они не хотели признавать никаких перемен, «новшеств», хотя бы то было полезно для них самих и необходимо для блага государства. Они желали жить по старине, по заветам и обрядам до Петровской Руси, что было общим желанием людей «старой веры». А среди яицких казаков старая вера, до Никоновская, была в большом почете. На Дону, Яике и южном Поволжье находили верное убежище ревнители старины, которым грозила опасность в Москве. Их укрывали в скитах и монастырях Иргизских, Камыш-Самарских, Узенских, на прибрежных островах моря, одним словом, там, куда не мог проникнуть самый ретивый сыщик. Не только раскольники, но и подданные, люди всякого звания находили себе здесь место по недостатку рабочих рук. Еще Петр Великий признал необходимым выделить казачье сословие, для чего велел произвести перепись всех наличных казаков. Многим это не понравилось. Они утверждали, что счисление народа – тяжкий грех, который навлек гнев Божий и на Давида. Однако их переписали, разделили на сотни, на десятки и положили жалованье: полторы тысячи на все войско, которого оказалось 3200 человек, да по осьмине хлеба на каждого. Кроме того, Царь отменил выбор войскового атамана и стал назначать на эту важную должность по своему усмотрению из наиболее надежных казаков. Года за три до воцарения императрицы Екатерины последовало утверждение ненавистного казакам «штата»: это было новое положение, по которому многие дела отходили теперь к Оренбургскому губернатору, тогда как прежде решение их зависело от войска. Но это все ничего, если бы в самом войске не было злоупотреблений, вооруживших казаков даже на сопротивление властям. Между ними издавна стала обозначаться так называемая «старшинская» партия, из людей богатых, именитых, отцы и деды которых занимали разные почетные должности; из этой же партии назначались войсковые атаманы, есаулы и вообще все правящие в разных случаях. Они же собирали с казаков деньги для уплаты в казну за пользование гурьевским учугом, но при этом, не забывая себя, требовали вчетверо больше, чем следовало, отчета же не отдавали по несколько лет. Войсковой атаман сам держал на откупе десятинную пошлину, почему тянул сторону старшин, а если кто очень домогался отчета, того брали под караул и наказывали. Взаимные пререкания и жалобы тянулись несколько лет, пока две партия не озлобилась на другую до того, что между ними возгорелась неугасимая вражда. Когда эти жалобы дошли до Императрицы, она повелела разобрать их и навсегда прекратить.

На Яик выехали два следователя: генерал-майор Траубенберг, командующий войсками в Оренбургской губернии, и капитан Дурново; один – со старшинской стороны, другой – с войсковой. Почему-то они медлили, не приступали к делу, а, между тем, ненавистные казакам старшины продолжали шествовать. Возник ропот, волнение. В ночь на 13 января 1772 года, улицы и площади Яицкого городка наполнились вооруженными казаками; старшинская партия пристала к регулярной команде, бывшей на ту пору в Яицке. На рассвете огромная толпа в несколько тысяч приблизилась к дому Дурново и выслала депутатов с требованием, чтобы дело их было решено в тот же день. Дурново отвечал, что все уладит через неделю. Толпа, разразившись криками, бросилась разбирать забор; в соборной церкви загудел набат, по которому выступила процессия с иконами и хоругвями впереди. Под прикрытием святыни, казаки всею толпой молча стали напирать. Впереди шли те же депутаты, повторяя свою просьбу завершить их дело. Еще два раза Дурново дал такой же ответ, наконец, приказал выпалить. Рассвирепевшие, обрызганные кровью товарищей, казаки овладели пушками, смяли драгун и ворвались в дом. Траубенберг был убит, Дурново избит до полусмерти, войскового атамана Тамбовцева вытащили полуживого на двор, где изрезали на куски. Большинство казаков старшинской партии также поплатились головами, остальных взяли под стражу, их дома и имущество разграбили дочиста, а через четыре месяца явились войска.

Жестоко поплатились тогда казаки: тюремные избы, гауптвахты, подвалы домов были набиты арестантами; их вешали, четвертовали, отрезали носы и уши, или, по наказании плетьми, отправляли в Сибирь на поселение. По окончании казней приступили к водворению нового порядка. Круги казацкие были уничтожены, звание атамана упразднено, а вместо того и другого учреждено комендантское управление; в городе поставлен гарнизон. Уцелевшие от погрома старые казаки бежали в степи, где прятались по скитам или в отдаленных хуторах. Они разносили