Рыжая - Ана Ховская

Залив травы кипятком, я медленно повернулась и впервые в жизни посмотрела на отца, как на мерзкого червя. Тот, выпучив глаза, подобрался и угрожающе пошел на меня.

– Кто дал тебе право так говорить с отцом?!

– Ты – отец?– презрительно усмехнулась я и, подпрыгнув, села на столешницу. Тот замер в полушаге от меня с перекошенным от негодования лицом.– То есть ты признаешь, что любовь к дочери – это полная чушь? И как же называется то, что ты чувствовал ко мне всю жизнь?

От неожиданности моего напора отец попятился и наткнулся поясницей на обеденный стол. Запыхтел, выпятил грудь и, оттолкнувшись от стола, сквозь зубы выдавил:

– Ты ее копия… Ненавижу!

– Ничего нового,– со скукой заметила я, болтая ногами над полом.– Только кому ты мстишь? Марии Малых давно нет…

– Зато есть память!– яростно потыкал он пальцем в свой висок, будто желая выдолбить оттуда все воспоминания.– Я любил ее больше жизни!

– Да ты болен!

Ублюдок чуть не поперхнулся. А я яростно спрыгнула со стола и будто вонзилась в его узкие зрачки испепеляющим взглядом.

– Чую мерзкий запах твоего вранья!– брезгливо проводя пальцем по его потному виску, вжимая ноготь в кожу, прошипела я.– Потому что никто не поступает так с ребенком любимой женщины…

– Что ты знаешь о любви, соплячка!– брызгая слюной, нервно отпихнул мою руку он.

А я уже чувствовала, как немеют пальцы, как кожа нестерпимо чешется, будто ее обжигают лазером, и перед глазами клубится тьма…

– Может, и ничего, но я точно знаю, что такое нелюбовь!– выговорила я на четком русском.

– Что ты несешь?!– крикнул он, а потом оцепенел.

Страшная догадка блеснула в его глазах. Он ударил бы, скрутил бы, швырнул бы в угол… Но не мог двинуться с места, только пытался, что-то произнести, но онемел.

– Откуда я знаю русский?– ядовито усмехнулась я. Он лишь судорожно сглотнул.– Я ведь дочь своей матери: впитала в утробе. Знаешь, от «потаскухи» и «тупого качка» может получиться весьма одаренное «отродье»!

– Не может быть…– потрясенно погладив лоб, а потом и умыв лицо ладонями, прохрипел отец и, чуть ли не падая, начал отходить к стулу.

– Ты лишил меня многого,– я неспешно следовала за ним.– Ты забрал у меня детство,– снова на шаг ближе.– Ты позволил Игнату издеваться надо мной, унижать, угрожать, бить, отбирать все, что меня радовало, и ни разу не защитил!– следующий мой шаг заставил его напряженно вжать голову в шею и остановиться.– Ты определил меня на другую специальность, надеясь, что я провалюсь и меня посчитают непригодной к профессии. Вы оба делали все, чтобы раздавить меня!– я остановилась у его плеча и ядовито прошептала на ухо:– А ты уверен, что у вас получилось?

– Хватит!– резко дернулся он и, тряся головой, схватился за спинку стула.

– О-о, как часто ты произносил это слово,– проговорила я, хищно щурясь.– Только ты ни разу не остановил то, что должен был остановить!

Его лицо покраснело, а глаза стали такими круглыми, что глазные яблоки вот-вот выпадут и покатятся мне под ноги. Хватая ртом воздух и качая головой из стороны в сторону, как заведенный, он едва слышно протянул:

– Что-о ос-становить?

Я медлила с ответом, рассматривая каждую черточку лица, выражение глаз, наслаждаясь его раздавленным беспомощным состоянием, а потом зловеще выдохнула:

– Тьму… которую ты породил…

Ублюдок замер, безуспешно шаря взглядом по столовой и, наверное, отчаянно ища выход. А я спокойно отошла, взяла чашку и налила настой. Нежно улыбаясь, поставила чашку перед ним.

– Выпей чаю, папочка…

От слова «папочка» его перекосило. Он больше не произнес ни слова. Страх плескался в его глазах, я даже слышала, как бешено колотится сердце. Как он боялся, что все его грязные делишки раскроют. И кто? Чертово отродье!

Видно, во рту пересохло, что он потянулся к чашке и начал пить остывший чай жадными глотками. А я буквально ощущала, как каждый глоток травяного настоя бьет по его кровеносной системе, как сосуды дрожат от неровного потока крови, как мозговые клетки судорожно пытаются остановить уже необратимые нарушения, но отмирают от напора сильнодействующих веществ…

«Я хороший микробиолог, папочка!»– мысленно повторяла я.

Послышался звук магнитного замка. В дом вошел Игнат.

– Отец, ты дома? Мне поставили несколько смен на Зорун. Так что меня долго не будет… Буду собираться…

«Спасибо, Тадеско!»– расправила черные крылья я.

Отец сразу ожил, даже дернулся в сторону выхода, вероятно, чтобы завопить о том, что я устроила… Будто вдвоем они станут силой, что сметет меня с лица Вселенной. Но я тут же преградила ему дорогу и предупреждающе впилась взглядом ему в глаза.

– Неблагодарная!– осмелев, прошипел он сквозь зубы.

– А мне кажется, моя благодарность была безграничной: ведь я оплатила стражу все ваши долги… Верно, папочка?– задрожал мой голос, но не от страха или волнения: я едва сдерживалась, чтобы не протянуть руки к горлу чудовища, продавшего свою дочь.

Он чуть не захлебнулся слюной и рухнул на стул, будто мешок, набитый камнями. Но я больше не отвела взгляда, а его выпученные глаза сказали о многом. Хоть он и пренебрегал отеческим долгом, был недалек и труслив, но все же ума хватило, чтобы понять, что теперь вся его жизнь и жизнь его отродья в моих руках.

Когда в столовую вошел Игнат, отец уставился на него стеклянными глазами и снова замер.

– Ты что застыл?– поинтересовался тот и сразу пошел к холодильному шкафу.– Рыжая, почему ужин не готов?

– Я только вернулась с обследования после комиссии,– сразу виновато ссутулившись, ответила я.

– Пап, а ты что молчишь?– оглянулся он через плечо.

– У него горло болит… Подавился,– невинным голоском проговорила я, продолжая сверлить того взглядом.

– Все нормально,– с трудом выдавил из себя отец.

– Я в душ, и буду собираться… А ты быстро разогрей ужин!– пихнув меня плечом, велел Игнат и вышел из столовой.

Я сдержала порыв накинуться на того со спины и размозжить голову о стену и медленно отошла от стола.

«Наступит, братик, и твое время…»

– Что ты дальше собираешься делать?– прохрипел отец, судорожно втягивая воздух ртом.

– Вопрос в том, что собираешься делать ты? Все доказательства вашей с Игнатом вины записаны и переданы надежным людям, и стоит тебе проявить излишнюю активность или раскрыть рот при Игнате, как все, что ты имеешь в этой жизни, будет уничтожено одним махом. Поэтому наслаждайся свободой… пока… Ты ведь знаешь законы, отец! А мне теперь нечего терять!

– Ч-что… что это значит?..

Я выдавила притворно-ласковую улыбку и кивнула в сторону стола.