Я его убила. Истории женщин-серийных убийц, рассказанные ими самими - Микки Нокс

в беспамятство, а в остальном ведут себя более или менее нормально. Беда в том, что периоды беспамятства с каждым днем длятся все дольше. Бывает нелегко понять, что имеет в виду пациент: смутные картинки из детства или реальность, ложные или настоящие воспоминания. Мне это сделать не так уж и сложно. Я просто выведываю все у сына старушки – сорокалетний мужчина приходит сюда, чтобы оплатить очередной месяц пребывания матери в больнице.

Эта женщина воспитывала сына одна. Строгая и властная, она с годами начала терять силу и уверенность, постепенно угасая. Наверное, она успела изрядно испортить жизнь своему ребенку, потому что тот, почувствовав ее слабость, начинает поднимать на мать руку, запрещает выходить из дома и разговаривать с кем бы то ни было и в итоге привозит ее сюда. Он откровенничает со мной просто потому, что не считает меня за человека. Вряд ли ему пришло бы в голову рассказать все это кому-то значимому, врачу, например. Пожилой женщине диагностируют тяжелую форму Альцгеймера и оставляют на длительное лечение, за которое сын платит с материнской пенсии. Поначалу он время от времени приезжает в больницу и однажды, заметив, что его мать общается с каким-то стариком, устраивает ужасный скандал, требуя ограничить круг ее общения. Так и поступают. Старик тихо умирает, а сын попросту перестает навещать мать. Это случается как раз через пару недель после нашей с ним беседы.

Вскоре сын прекращает отвечать на телефонные звонки, а потом пожилой пациентке отвечает незнакомый голос и сообщает, что ее дом продан. Наверное, это окончательно подкосило женщину, потому что «плохие» периоды теперь длятся все дольше. Она то просит отвезти ее на вечеринку, то требует срочно увидеться с сыном, которому всего три года, в общем, демонстрирует чудачества преклонного возраста. В конце концов у нее случается инфаркт. С тех пор женщина прикована к постели. Что в ней привлекает Вальтрауд, я не понимаю до тех пор, пока не подслушиваю разговор в сестринской. Вальтрауд там вместе с еще одной санитаркой – Ирен Лайдольф. Я бы не стала слушать, но Вальтрауд плачет, и это интригует меня. Оказывается, та женщина предложила отдать все сбережения, какие только у нее есть, в обмен на одну услугу: помочь ей уйти достойно. Женщина просит лишить ее жизни с помощью укола морфина. Собственно, именно способ убийства они и обсуждают много дней подряд, и вот сейчас, как говорит Вальтрауд, «пришло время».

Меня не удивляет эта ситуация. Поражает, скорее, что пациенты так редко просят о подобном одолжении, понимая, что их конец близок. Странно, что эта умная строгая девушка сейчас льет слезы, боясь сделать то, о чем ее просят. Мне бы не пришло в голову раздумывать на этот счет. Деньги дали бы мне свободу, о которой я мечтаю. Но таких предложений мне никто не делает.

В их смены часто умирали люди. Мы иногда над этим посмеивались, называли их ангелами смерти, но никто не мог предположить, что это действительно так. Они хорошо справлялись со своими обязанностями, всегда держались вместе, и… знаете, к ним не хотелось подходить, не хотелось сталкиваться с ними. Складывалось впечатление, что, если поссоришься с одной, остальные тебя попросту убьют. По крайней мере, доставят массу неприятностей.

Из воспоминаний сотрудника больницы «Лайнц»

Утром, придя на смену, я узнаю, что пожилой пациентки не стало. Вальтрауд и Ирен говорят о чем-то, стоя возле окна. С того дня они держатся вместе. Все удивляются тому, что девушки вдруг так сдружились. Когда я убираю опустевшую палату, то в мусорном ведре обнаруживаю упаковку от одноразового шприца и крышку от бутылочки, какими обычно закрывают подотчетные препараты, в том числе морфин. Никаких упаковок я, конечно, там не вижу, но мне все понятно.

Ирен и Вальтрауд начинают часто ставить в ночные смены, а я не могу себе этого позволить. Признаюсь честно, все эти месяцы я мечтаю, чтобы в больницу поступил пациент, готовый отдать все свои сбережения. Но мне попадаются только сварливые и неприятные старики, которые вечно чего-то требуют и на что-то жалуются. Иногда я воображаю, как спасаю кого-нибудь от неминуемой смерти, а потом все аплодируют мне. Глупо, конечно, но в больнице работают те, кто хоть раз представлял себе нечто подобное.

– Грубер, на тебя написали жалобу! Ты недостаточно вежливо ведешь себя с пациентом из шестой палаты, – окликает меня медсестра Мейер.

Стефания Мейер – полная женщина с выраженным югославским акцентом. Она вообще постоянно делает мне замечания и грозит добиться моего увольнения, хотя я знаю, что она не пойдет на такое. Если меня уволят, я найду, куда устроиться, а пожилая югославка вряд ли сможет на что-то рассчитывать в случае скандала.

В шестой палате лежит парализованный старик, который вечно говорит мне скабрезности, когда я меняю ему простыни. Пару раз я его осадила, но не больше.

– Я ничего такого не делала, – пожимаю я плечами, не замечая подвоха.

Стефания усмехается и берет со стола лист бумаги. Приглядевшись, я вижу, что это жалоба пациента на имя главного врача. Видимо, она замечает, как я перепугалась, потому что, не дожидаясь моего ответа, говорит:

– На первый раз я ее «потеряю», но чтобы ничего подобного больше у меня на столе не появлялось.

Если честно, я не верю своим ушам. От Стефании я жду чего угодно, но только не сочувствия. Я бы скорее поверила в то, что эта женщина сама написала на меня жалобу, чем в то, что она намерена меня прикрыть.

Жизнь идет своим чередом. Постепенно я понимаю, почему в пятом корпусе платят чуть больше. Пациенты отсюда выписываются крайне редко. В основном их увозят в морг, который расположен так близко, что его можно видеть из некоторых окон корпуса. Наверное, при строительстве больниц существует какая-то особая логика. Первый корпус – приемное отделение, дальше – терапия и хирургия, а потом уже онкологический и гериатрический корпуса. В самом конце, возле забора – морг. Шансы на выживание зависят от порядкового номера корпуса. Не вполне уверена, что так во всех лечебницах, но «Лайнц» построена именно по этому принципу. Впрочем, такое расположение зданий пытаются объяснить еще и тем, что старики должны иметь возможность гулять, поэтому пятый корпус примыкает к Венскому лесу. Но, откровенно говоря, никто туда никогда не выводил пожилых пациентов. Разве что посетители могли бы там побродить, но в этом отделении практически не увидишь гостей.

Тот факт, что здесь мало кто выздоравливает, постепенно меняет отношение ко всему происходящему. Не только мы, санитарки, но и медсестры с врачами обращаются