Условно пригодные - Питер Хег

У специалистов есть много различных представлений о времени. Но в отношении состояния своей собственной дисциплины они едины. Оно представляет собой триумфальное линейное шествие к настоящему времени и созданию Международного общества изучения времени.

Мне кажется, что в основе почти всех написанных о времени книг лежит глубокое убеждение в том, что время – линейно. Что оно идет, а затем безвозвратно исчезает.

Это касается даже Бертрана Рассела и Бергсона, которые предложили множество других способов представить время; можно заметить, что они делали это исключительно чтобы поддразнить читателя, это было чем-то вроде шахматной партии. Они хотели заставить своих коллег играть как можно лучше. Но у них самих никогда не было сомнений. И у Эйнштейна: в его изогнутом пространстве-времени не существует одного времени, а лишь текучее разнообразие времени во вселенной, и все же он пишет, что время в одном отдельном месте линейно.

Может быть, они ошибаются. Не хочу сказать о них ничего плохого, но, может быть, они ошибаются.

Попробую объяснить, что я имею в виду. Но чтобы объяснить это, я должен сначала рассказать, что я вкладываю в понятия линейного и циклического времени.

В жизни каждого человека есть линейные черты. Все мы рождаемся, растем, живем и в конце концов уничтожаемся. Конечно, все это происходит по-разному: кто-то обитает в землянках, а кто-то в детских домах или в Академии наук в Нью-Йорке. Но для каждого из нас рождение, смерть и рост – исключительные события, они бывают только однажды и не могут повториться, во всяком случае, как правило, не повторяются – их время линейно. Как будто ты движешься по прямой линии: каждая точка на ней – это точка, в которой ты никогда ранее не бывал и которая никогда больше не встретится на твоем пути.

Одновременно с этим жизнь полна повторений. Каждый день я сажусь работать в лаборатории – это условие проведения эксперимента. Если я хочу когда-нибудь довести его до конца, необходимо повторить его множество раз. Можно сказать, что время вокруг лаборатории циклично.

Или возьмем, к примеру, человеческое тело: каждое мгновение какая-то его часть умирает, и одновременно оно поддерживает и воссоздает самое себя. Каждую секунду оно обеспечивает бесконечную регулярность дыхания и биения пульса, которая при этом тем не менее может меняться, расти и достигать кульминации в минуты страха, паники и экстаза, а потом опять приходить в равновесие. И которая иногда, поблизости от женщины и ребенка, или после работы в лаборатории, или по другим причинам, в какие-то короткие мгновения может превратиться в полностью гармоничные циклы – постоянное, математически точное колебание.

В жизни каждого человека, на всех возможных уровнях, непрерывно присутствуют как циклические, так и линейные черты, как неразличимые повторения, так и уникальные одиночные события.

Существует одна логическая несообразность.

Все книги об истории времени сходятся в том, что линейное время победило вместе с христианством. Во всяком случае, начиная с Августина существует уверенность, что Христос умер раз и навсегда, именно здесь и сейчас мы должны раскаяться, других возможностей не будет – время идет по прямой, и оно необратимо.

Однако только Кант впервые задает вопрос о том, как был создан Млечный Путь. Лишь в тысяча восемьсот двадцать третьем году статья, в которой высказывается мысль о том, что вселенная не статична, была воспринята всерьез. Хотя победило линейное время, но похоже, что главную роль играет именно циклическое.

Возможно, это противоречие объясняется тем, что специалисты по истории времени пишут о других специалистах по истории времени. В ученом мире европейского средневековья, где большинство теорий существуют бок о бок в неприкосновенности с семнадцатого по восемнадцатый век, время линейно.

Тогда как все остальные жили в мире, который по большому счету был неизменен.

После этого все произошло менее чем за двести лет. В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году Рудольф Клаусиус предложил слово «энтропия» в качестве естественнонаучного определения того, что время линейно, невозвратимо, необратимо, что ничто не может стать таким, каким оно было.

В биологии до этого времени также было известно только то, что живые существа постоянно воспроизводят себя,- что природа циклична. Книга Дарвина о происхождении видов, о выживании наиболее приспособленных решительно порвала со старым представлением: после Дарвина биологическое время стало линейным.

Поскольку именно дарвинизм стал той наукой, которая повела виды дальше по пути развития все более сложных организмов, микромутаций, которые далее распространялись при помощи обычного размножения. Мир двигался вперед благодаря неординарному, исключительному – микромутациям.

Будничные заботы, рождение детей, их кормление и воспитание – это просто обыденный возобновляемый процесс, тягловый скот для более совершенных мутантов.

Во многих смыслах все словно обрушилось. Современная биология была вынуждена по-новому взглянуть на значение процесса обучения: она более не может объяснять все или хотя бы большую часть явлений исключительно мутациями. И вся физика как будто разваливается: каждая новая теория существует теперь менее чем два года. Когда я стал работать в университете Оденсе, большинство считали, что теория о суперструнах сможет дать окончательное объяснение загадке вселенной. Полтора года спустя, когда я вынужден был оставить работу, эта теория окончательно вышла из моды и на три четверти была забыта, а сегодня Хокинг пишет о ней в «Кратком обзоре истории вселенной» как о маленьком эпизоде в истории физики.

То есть теории живут все меньше и меньше, и большинство из них умирают, так и не достигнув зрелости.

Однако это не касается линейного времени. За сто пятьдесят лет оно заполнило все. И по-прежнему сейчас, когда я пишу эти строчки, кажется, что нет ничего другого, кроме него.

Время в школе Биля было абсолютно линейным.

Это почти невозможно объяснить. Поскольку при этом все дни были одинаковы. Каждый школьный день был похож на другие дни: когда оглядываешься назад, память не может отделить один день от другого.

За исключением последних месяцев, после того, как я встретил Катарину и Августа, и до того момента, когда нас разлучили навсегда,- то время я никогда не забуду.

Все остальные дни были похожи друг на друга. Строго говоря, дни, проведенные в школе, совсем не отличались от проведенных мною в изоляции. Если не считать того, что в изоляции мне не с кем было говорить и действительность поэтому стала распадаться на части.

А в остальном никакой разницы не было. Дни тянулись бесконечной серой линией. Они проплывали мимо тебя, эти дни, самого тебя держали на месте, ты неподвижно стоял, наблюдая, как они проплывают мимо,- и ничего нельзя было поделать.

Где-то в глубине души, возможно, было ощущение, что все могло быть иначе. Что совсем не обязательно все должно быть таким тяжелым, серым и однообразным. Но не было никакого выхода. Пока я не встретил Катарину. Но потом все рухнуло.