Крушение "Красной империи" - Николай Ефимов

— Да, началась сплошная демагогия, заявки о «генералах-дармоедах»… Мы с Ахромеевым неоднократно заходили к нему: «Пожалуйста, мы готовы сократить…» И мы действительно сократили управление одной из армий, управления двух округов.

Но мы говорили и о другом: «Почему у нас солдаты работают в промышленности? Зачем нам строительные отряды? Пусть этим государство занимается!»

Мы говорили: «Мы можем оставить два танковых завода — зачем нам четыре? Зачем семь авиационных заводов, когда достаточно четырех?»

Горбачев уклонялся от решений — ему надо было уничтожить сам строй под видом «улучшения социализма». Армия ему просто мешала…

— В книге Владимира Александровича Крючкова «Личность и власть» приводятся слова из доклада ЦРУ того периода. Развал страны, утверждалось в нем, уже не в состоянии остановить высшее руководство советских Вооруженных сил. Как вы прокомментируете то утверждение?

— Вообще-то правильно сказано. Но этот вопрос лучше Крючкову задать! Вооруженные силы не предназначены для ведения войны внутри государства — это я всегда знал. И что в 1991 году армия могла сделать, скажите, пожалуйста?

— Кто его знает. Военных переворотов в России с начала XIX века не бывало…

— Вот так! И мы не собирались делать, в мыслях не допускали никакого военного переворота!

— Но ведь именно ввод танков в Москву спровоцировал ответные действия — баррикады у Белого дома и так далее… Чья, кстати, это была идея — ввести бронетехнику?

— Идея — ГКЧП, а конкретно команду давал я. Войска мы вводили для охраны — разве не знаете, как у нас мародерничают? Вообще, прошло 13 лет, пора бы уже и не мусолить этот вопрос… Если же я скажу, что люди на картошке были — еще больше недоумения будет! На самом деле в то время эти две дивизии картошку себе заготавливали, потому что государство армию практически уже не обеспечивало. В танках на месте были только механики-водители, да кое-где — командиры. Так мы их и ввели…

— Тогда, в августе 1991-го, многие — по разным причинам, правда, — ждали от ГКЧП решительных действий. Например, что будет интернирование…

— Вопрос опять-таки не ко мне! Вся соль в том, что ни Крючков, ни Пуго никого не собирались сажать. Выбрали бригаду связи ВДВ и по инициативе Павла Грачева троих или четверых задержали — этим все и закончилось. Не готовился никто к чему-то более серьезному, не было заговора!

— Хватит истории. Чем вы занимаетесь сейчас, находясь, так сказать, на заслуженном отдыхе? Хотя понятно, что ваш образ жизни «отдыхом» не назовешь…

— Действительно так. Я — президент фонда «Офицерское братство» ассоциации офицеров запаса Вооруженных сил «Мегапир» — есть у нас такая общественная организация. Работу проводим большую: издаем книги к 60-летию битв под Москвой, Сталинградом, Курском, снятия блокады Ленинграда, проводим конференции…

— Если уж мы опять вернулись к войне, то задам вопрос, интересующий многих наших читателей: смотрели ли вы телесериал «Штрафбат» и какого вы о нем мнения?

— Не смотрел и смотреть не хочу, хотя отдельные моменты видел. Сценарий писали совершенно некомпетентные люди! После приказа № 227 в армиях были штрафные роты — не штрафбаты, в них были сержанты и солдаты, а командирами не штрафники, а кадровые офицеры. Во фронтах были штрафные батальоны, где были проштрафившиеся офицеры. Командирами там опять-таки были кадровые офицеры. Заградотряды же были из войск НКВД, и они отвечали за охрану тыла: немцы бомбили, мосты разрушали, пожары были — нужно было поддерживать порядок, вылавливать диверсантов, шпионов. Разумеется, они задерживали и тех, кто бежал с фронта. Этих людей пересылали на пункты формирования, а офицеров, если те бежали, передавали специальным органам трибуналов, которые определяли их дальнейшую судьбу… А создатели «Штрафбата» старались еще раз скомпрометировать советскую власть и Сталина, который создал государство, создал экономику — и мы победили нацизм, освободили Европу.

Беседу вел Александр Бондаренко

Биографию генерала армии Владимира Александровича Крючкова можно найти в любой энциклопедии, в автобиографическом двухтомнике «Личное дело», знакомом многим нашим читателям. И при встрече мы попросили этого известного государственного и общественного деятеля, руководителя советской разведки в 1974—1988 годах, председателя КГБ СССР в 1988—1991 годах ответить на ряд вопросов, интересующих людей, не равнодушных к судьбе нашего Отечества.

— Когда вы познакомились с Юрием Владимировичем Андроповым? Каково было ваше первое о нем впечатление?

— Первая моя встреча с Юрием Владимировичем произошла в 1955 году в Москве, когда он пригласил меня к себе как будущего сотрудника нашего посольства в Венгрии. Потом — уже в Будапеште, куда я прибыл на работу в октябре того же года. С тех пор 29 с лишним лет мы были вместе — ближе или дальше… Первые впечатления у меня были очень сильные. Сразу чувствовалось, что это человек с большим пытливым умом, огромным интеллектом. По поводу одной шутки он сильно рассмеялся, и я подумал, что так могут смеяться только искренние люди, чистые душой. По тому, как он интересовался моей семьей, я понял, что он еще и заботливый человек. Когда же по ходу нашей беседы он поговорил с кем-то по телефону, то я почувствовал, что это человек масштаба не только Венгрии… Мне повезло, что моя судьба оказалась надолго связана с Юрием Владимировичем.

— Какие качества вы назовете главными в его характере?

— Он полностью отдавал себя делу, работе, и других забот у него, казалось, не было. Не знаю, уделял ли он какое-то внимание своей семье… Он мог часами беседовать с товарищами, умел слушать, задавал вопросы, уточнял, сам наполняясь багажом знаний, и давал тому, с кем вел беседу, ориентиры того, чем следует заниматься. Это был человек очень широкой эрудиции. Случалось, что какой-нибудь специалист по тому или иному вопросу пытался подчеркнуть, что он здесь стоит выше, чем Андропов. Но Юрий Владимирович умел удивительно обозначать вопросы, которые углубляли тему и порой высвечивали, что на самом деле стоил его собеседник… Его подход даже к проблеме, которую он не знал, был настолько интересен, глубок и разносторонен, что люди понимали, что имеют дело с неординарным человеком. К тому же он всегда был сдержан, вежлив и тактичен. Не помню, чтобы он кого-то оскорбил, унизил. Правда, иногда он выходил из себя, но не по отношению к тому, с кем разговаривал, а по какой-то проблеме — и тут-то он давал волю своему красноречию. Он говорил: «Ну что ж, слов нормальных не хватает, перехожу на другой лексикон!»

— В 1956 году вы, молодой дипломат, работали в Венгрии. Как вы сегодня оцениваете тогдашние события?

— Мне кажется, мы тогда не смогли понять, что это была первая серьезная попытка пересмотреть итоги Второй мировой войны! После нее прошло 11 лет, и, казалось бы, мир должен идти по той колее, в которую вошел по ее результатам. Но мы этот момент как-то упустили — ни советская, ни венгерская пропаганда ничего не сказали по этому поводу. Хотя выходец из одного графского семейства именно так мне тогда и заявил: «Итоги войны были не во всем справедливы, и, вероятно, придет время, когда их надо будет пересматривать. Может быть, сейчас мы начали это делать». Я не придал его словам должного значения… Народный строй тогда еще по-настоящему не утвердился, а «бывшие» теряли силу и торопились что-то сделать, чтобы отвоевать утерянные позиции.