Дедушка русской авиации - Григорий Волчек

— Нет, он позвонит и сейчас.

— Неужели он ничего не понимает?

— А что он должен понимать?

— Тебя и меня.

— Он не ревнует меня к тебе. Он вообще не ревнивый.

— Не ревнует — значит, не любит.

— Не ревнует — значит, уважает и полностью доверяет. Он всегда говорит: «ревность унижает человека».

— Вот поэтому он и стал рогоносцем!

Как-то раз Полторацкий, увидев, что Ирина села за свою пишущую машинку, не ушел, как обычно, из комнаты.

— Ирочка, ты бы дала мне посмотреть свои зарисовки.

— Это еще черновики.

— Хотелось бы посмотреть черновики.

— Нет, нельзя. Черновики не для постороннего глаза — это закон журналистики. Тем более, они вряд ли тебе будут интересны. Пока это только картинки с натуры, которую ты знаешь гораздо лучше меня.

— Всегда интересен свежий взгляд со стороны. У тебя есть общая концепция материала?

— Есть.

— Доложи.

— Первая часть — общая: природа, заполярная экзотика, сопки, самолеты, энская часть близ границы, провокации проклятого загнивающего империализма. Вторая часть — солдаты: жизнь, быт, служба, боевая учеба, отдых, тоска по дому, надежды и мечты. Третья часть — молодые офицеры: учеба в училищах, распределение, карьера, семьи, сложности, трудности, проблемы. Четвертая часть — партийно-политическая работа: армейский комсомол, общественная жизнь в гарнизоне, военно-патриотическая деятельность, ретроспектива геройской обороны Заполярья, история 16-го гвардейского авиаполка, летчики-герои Великой Отечественной войны — Сафонов, Хлобыстов, Небольсин, Грачев.

— Это еще зачем?

— Не забывай, наша газета — официальный орган ЦК комсомола Украины. И наконец, пятая, заключительная часть: жители гарнизона, молодежь и юношество, размышления об их будущей судьбе. Затем итоговый комментарий командира полка и замполита и заключительное романтически-возвышенное описание здешних природных красот. Ну, еще по тексту перебивки, вставки, фрагменты официальных документов. Общий объем — пять тысяч строк.

— Солидно. В-принципе, схема стройная, но много партийно-политической шелухи, а вот армейского юмора нет вообще. Кстати, для повышения читабельности материала юморок, скажем, в виде армейского фольклора, совсем бы не помешал. Вот, например — как расшифровывается ПВО?

— Противовоздушная обо…

— Неправильно. ПВО означает «полувоенная организация». Или еще вот так: «постой, вдруг отменят» — намек на боевую тревогу.

Через пару дней, когда у Ирины оформился более-менее связный сюжет, она отдала готовый текст — десяток листков, отпечатанных через полтора интервала — на рецензию Игорю. Полторацкий углубился в изучение материала, и чем дальше читал, тем больше изумлялся. О каком гарнизоне идет речь? «Очаровательный пейзаж, великолепные северные ночи и шелковая лента полярного сияния» (это летом-то!), «разноцветные аккуратные домики», «вежливые подтянутые солдаты», «строгие, но заботливые командиры», «идеальная чистота в казармах», «солдаты все делают сами, уборщиц в армии нет», «рядовой Асламов задушевно рассказал о родном Джизаке», «крепкая дружба, царящая в интернациональном подразделении», «отслуживший полтора года Сторожук заботливо опекает новичка Мухамадиева», «старшина заботится, чтобы его подопечные были одеты, обуты и накормлены», «генеральная уборка в бодром темпе», «уютный теплый кубрик», «строгая уставная дисциплина», «железный армейский порядок»…

Игорь с негодованием бросил листки на стол.

— Ирина, откуда ты это взяла, из какой такой заграничной жизни? Я тебе показывал другой гарнизон, не имеющий ничего общего с этой идеальной картинкой!

— Это смотря какими глазами смотреть! Ты зациклился, тебе здесь все осточертело, а у меня взгляд объективный, ты же сам говорил!

— Отставить базар! Я для чего тебя водил по казармам, для чего показывал все это убожество и рухлядь? Ты же на себе почувствовала, что там холодина, ветер свищет изо всех углов! Жаль, сейчас не зима, когда в казарме плюс пять-семь градусов. А как тебе понравились пахари из аэродромной роты, которые круглые сутки вкалывают на полосе как сволочи? Ты же все видела — круги под глазами от недосыпания, носы заостренные, морды вечно мазутные, чумазые, техничка блестит от керосина! А где описана наша замечательная столовка — рассадник антисанитарии, источник тотального гастрита? Где у тебя все это? Почему правду не пишешь?

— Игорь, по-другому об армии я написать не могу!

— Почему?

— Такова специфика нашей профессии. Я ведь далеко не последняя инстанция. В газете есть строгая иерархия — материал пойдет сначала к заведующему отделом, потом к заместителю редактора, потом к самому редактору. Все они будут читать и править. Потом за дело возьмется ответственный секретарь, главный в редакции специалист «по ловле блох». Одновременно я должна отдать копию материала в лит — это организация, которая…

— Знаю!

— Ну, вот — один экземпляр — в лит, второй — военному цензору. Это обязательно. Материал большой, серьезный, так что для надежности могут послать в копию в ГлавПУР — это структура…

— Знаю!

— Если я напишу что-то лишнее, это будет убрано сразу, на первом же этапе. Чуть-чуть больше вольности — и могут зарубить вообще весь материал! И месяц работы насмарку!

— Ну и пусть! Чем так писать — лучше вообще ничего не писать.

— Но почему же лучше? Матери прочтут этот очерк и хоть немного успокоятся за своих сыновей. Да и ребята охотнее пойдут в армию.

— Извини, но твое вранье не очень убедительно. Кроме того, начитавшись таких статей, люди тяжелее переносят столкновение с жестокой реальностью. А потом все вокруг удивляются — с чего это солдатик себе вены взрезал, с чего это он повесился? Вон был тут один дух — из города Чернобыля, между прочим. Только зашел он в батальонный карантин, только здешнего хавчика отведал, только на него звероподобный сержант гавкнул, так он бритвочку из кармана достал — и по руке! И кровища — фонтаном, еле остановили. Духу жгут накладывают, а он в истерике бьется, орет: «Не хочу оставаться здесь, домой отправьте!» Ему фельдшер ласково так говорит: зачем домой, там ведь радиация. А он: «Лучше я в самом реакторе жить буду, чем здесь!»

— Я бы с обязательно обо всем этом написала, но я в системе, а система диктует свои условия!

— Извини, но это не журналистика, а проституция!

— Ты неоригинален, журналистку с древнейшей профессией сравнивал еще Робеспьер. Правда, буржуазную журналистку.

— А я уж, извини, обижу этим сравнением нашу родную советскую прессу.

— Неужели тебе совсем-совсем ничего в материале не понравилось?