Дедушка русской авиации - Григорий Волчек

— Кстати, о блокноте. Почему ты работаешь по старинке, без диктофона?

— Ненавижу диктофон, не могу с ними работать — он парализует интервьюируемого. Кроме того, он привязывает к мелочам, частностям, интонациям, дробит общее построение речи. Блокнот — лучшее оружие журналиста!

— Да, «лейка», блокнот, в особых случаях — пулемет.

— Нет, все-таки тебе надо быть журналистом. Ты как школьные сочинения писал?

— Грамотность — пять, содержание — два.

— Почему?

— Я выбирал неправильные темы. Кстати, неправильный выбор темы — большой грех для советского журналиста. Что касается журналистики — ты пока посмотри свежую прессу, а я быстро уберу со стола.

Игорь вытащил из тумбочки ворох периодических изданий.

— Очень кстати! Сто лет уже газет не читала! В вашем гарнизоне нет киоска «Союзпечати».

— Как и многого другого.

— Игорь, ты не дашь мне все это почитать?

— Бери, конечно. Сейчас я тебе заверну.

Игорь упаковал кипу в оберточную бумагу, потом подсел к Ирине и взял в руки ее кисть.

— Знаешь, что я заметил? У нас с тобой инициалы одинаковые — И.П. Говорят, это счастливая примета.

— У меня до замужества был другой инициал.

— И, тем не менее, Ирочка, я расцениваю нашу встречу как очень счастливую примету!

Игорь наклонился и поцеловал Ирину в щеку, потом скользнул губами по бархатистой коже и поцеловал в губы. Ирина не ответила, резко отстранилась.

— Нe надо, Игорь!

— Почему?

— Извини, мне пора!

— Ирина, останься! Прошу тебя!

— Не проси.

— Ну, тогда я провожу.

— Не надо.

— Но, Ирина, не откажи мне хоть в этом, черт возьми!

— Отказываю!

— Ирочка, мы же друзья! Зачем так круто?

— Если ты сейчас же не отстанешь, я ударю тебя по физиономии! До свиданья!

Неудачу Игорь пережил на удивление спокойно. Более того, из-за провала на личном фронте вновь проснулся интерес к работе. С утра Игорь решил расколоть, наконец, огромные древесные кряжи, в беспорядке валяющиеся вокруг кочегарки. Игорь взял штатную кочегарскую кувалду, набор клиньев разной величины и принялся за дело. Через пару часов страшноватые на вид пни метрового диаметра развалились на относительно тонкие, пролезающие в отверстие топки поленья. Тем временем пришел Гайк.

— Гоша, ты мне только одно скажи — с кем это ты вчера целый день по гарнизону болтался? Я прихожу в батальон, а мне говорят: Гоша такую телку снял — обалдеть можно! Невозможно смотреть — глаза болят! Правда?

— Правда.

— Но вот ведь какая лажа получается — весь гарнизон видел, весь гарнизон знает, и только родные пекари ничего не видели, ничего не знают! Ай, жаштам! Ай, пуцэт кунэн! Как некрасиво, как обидно!

— Что ты квохчешь, как курица.

— Просто обидно, Гоша! Нет, ты скажи — кто она? Ты, между прочим, такой скрытный! Вот я совсем не скрытный! Я лично про кого хочешь тебе расскажу, а ты нет! Ну, кто она?

— Журналистка.

— Вай! Откуда она здесь взялась?

— От верблюда.

— Какой интересный верблюд! Последний вопрос: почему ты ее сюда не привел, паразит? Почему нам не показал, а? Совесть у тебя есть? Нет, ты скажи!

— Скажу — не привел я ее сюда, потому что вы некультурные люди. Вы женщин глазами насилуете.

— Слушай, Гоша, а ты ее случайно на жахнул? Только не дергайся, скажи — жахнул? Скажи!

— Не жахнул.

— Почему?

— Повторяю специально для тех, кто в танке: она — журналистка!

— Ну и что? Журналистки — не люди?

— Гайк, или ты сейчас заткнешься, или я тебя с говном смешаю, и скажу, что так и было!

Аветисян замолк, отошел на безопасное расстояние и оттуда выпалил:

— Ну и дурак, что не жахнул! Я бы ее обязательно жахнул! Элементарно!

После обеда Игорь перехватиил идущего на почту Маджидова и вручил каптеру буханку хлеба, завернутую в полиэтиленовый пакет.

— Зайдешь в стоквартирный дом, последний подъезд, четвертый этаж, девяносто третья квартира. Передашь посылку хозяйке или хозяину, и еще оставишь им по одному экземпляру всех центральных газет плюс окружную. На обратном пути зайдешь сюда.

Маджидов вернулся через полчаса.

— Рассказывай.

— Значит так, Гоша. Зашел, звоню, открывает баба…

— Не баба, а женщина.

— Да, женщина, правильно! Открывает женщина, с которой ты вчера в казарму приходил, корреспондентка. Я ей отдаю хлеб и газеты. Она говорит — что это? Я говорю — Гоша Полторацкий передал. Она говорит — не надо. Я говорю — берите, от хлеба отказываться нельзя — грех! От газет тоже нельзя — политически неправильно!

— Молодец!

— Да. Ну вот, она взяла и сказала «большое спасибо». Я сказал «пожалуйста» и ушел. Все.

— Отлично! Будешь ходить к ней с посылками каждый день. Действуй.

У пекарей возникли производственные проблемы. Резко похолодало, и надо было срочно утеплять пекарню, чтобы она держала тепло для нормального всхода теста. В рекордно короткий срок пекарня была отремонтирована и покрашена в темную охру с черным смоляным «сапожком», дырки заделаны, паровое отопление отрегулировано, вода из труб спущена, трубы и дымоходы прочищены, вторые рамы и недостающие стекла вставлены. Заодно привели в порядок и интерьер пекарни — покрасили подоконники, рамы, двери и косяки, побелили стены и потолок, окультурили электропроводку, установили лампы дневного света. Пекарня преобразилась — даже сдержанный майор Щербина удовлетворенно цокал языком.

Любивший комплексный подход, Гоша организовал наведение порядка и в захламленном чулане. Оттуда было выброшено не менее тонны мусора, после чего помещение отремонтировали. Майор Щербина, чье обширное хозяйство нуждалось в дополнительных площадях, объявил пекарям устную благодарность и распорядился разместить в бывшем чулане склад для хранения мебели офицерского общежития.

Как-то раз, Маджидов, вернувшийся из очередного похода на почту и в квартиру 93, выдал Игорю, помимо свежей прессы, записку. Игорь развернул свернутый вчетверо тетрадный листок, прочитал лапидарный текст: «Игорь, жду тебя сегодня в гости. Ирина», и стал готовиться к выходу «в свет». Перед уходом Игорь в раздумье лег на диван. А с какой, собственно, стати, он должен идти? Подумаешь, великая радость! Прямо как по Роберту Бернсу: «Ты свистни — собачкой прибегу!» Нет, не дождется госпожа Пелагейченко, чтобы Игорь Константинович Полторацкий перед ней унижался! Не на того напала!