Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

низкие налоги и избавление от дамоклова меча в виде «неуправляемых» рабочих союзов. Муссолини так резюмировал свое тогдашнее видение экономики: «Капиталистическая система, со всеми своими недостатками и преимуществами, будет существовать еще несколько веков». Пройдет всего несколько лет, и он кардинально поменяет свое мнение, но к тому времени легальной оппозиции, способной выступить с возражениями и предложить свое видение будущего Италии, уже не будет.

Выстрел в Болонье стал последним гвоздем в крышку гроба итальянской политической свободы. Не мешкая, Муссолини поспешил использовать это покушение для окончательного установления фашистской диктатуры: «Национальная фашистская партия» была объявлена единственной общенациональной «организацией общественно-правового характера», инструментом государства, а стало быть – и его частью. В то же время деятельность коммунистических и социалистических организаций оказалась под запретом как враждебная государству.

Депутатский иммунитет более не защищал представителей левых в парламенте, остававшиеся за ними места освободились для фашистов. Такая же судьба, но в более мягкой редакции, ожидала и остальные политические партии, включая и союзников фашистов по «Национальному блоку» – все они были распущены и прекратили свое существование. В действие вступили «чрезвычайные законы», подводившие правовую базу под аресты оппозиции, создание политической полиции, особого трибунала и возвращение смертной казни.

Созданный «Специальный трибунал безопасности государства» позволял теперь режиму без лишних проволочек избавляться от любых политических противников, не озабочиваясь даже видимостью нормальной правовой процедуры в ходе расследования и судопроизводства. Закрытый для публики и печати (которая с 1927 года не имела права даже публиковать фотографии подсудимых, а после и вовсе лишилась возможности писать о политических и уголовных процессах), в своей деятельности трибунал опирался лишь на «интересы государства» и «политическую целесообразность».

Новая организация, появившаяся в 1926 году, быстро заработала мрачную славу. Судьи из числа чернорубашечников, возглавляемые президентом, представляющим вооруженные силы или фашистскую милицию, без малейшего сожаления выносили суровые приговоры, оспорить или изменить которые было нельзя. Значимость этой структуры для режима подтверждалась высоким статусом заседавших в ней «консулов» из числа наиболее преданных партии фашистов.

За попытку убийства Муссолини полагалась смертная казнь, подготовка покушения оценивалась в 30 лет тюрьмы, а замысел на убийство (даже без каких-либо практических действий) карался сроком в 15 лет. Трибунал выносил столь же суровые приговоры тем, кто пытался «активно участвовать» в запрещенных антифашистских организациях, – как правило, речь шла о 5–10 годах тюрьмы или высылки. Фашистская юстиция осуждала и тех, кто «разворачивал или проявил намерение развернуть деятельность, направленную на насильственное изменение политической, экономической и социальной обстановки в государстве, на создание препятствий действиям государственной власти или любую другую активность, наносящую ущерб национальным интересам».

Первым президентом этой «политической инквизиции» стал армейский генерал Карло Санна, из среды симпатизирующих фашизму кадровых военных, но по-настоящему трибунал развернулся при Гуидо Кристини и Антонио Трингали-Казанова. Кристини был адвокатом, примкнувшим к фашистскому движению в начале 20-х, – он возглавил фашистский политический суд в 1928 году, сменив на посту умершего от сердечного приступа предшественника. Бывший лейтенант берсальеров будет руководить трибуналом в течение четырех следующих лет, зарекомендовав себя безжалостным и беспринципным человеком. Он старался угадывать и предвосхищать малейшие желания Муссолини, но даже это не спасло его от вынужденной отставки, когда до дуче донесли информацию о том, что Кристини погряз в коррупции. В 1932 году оскандалившегося президента сменил Антонио Трингали-Казанова – еще один преданный режиму юрист, одним из первых вступивший в фашистское движение после окончания Мировой войны. Он сумел завоевать прочное положение в партийной иерархии и, будучи членом Большого совета, руководил трибуналом вплоть до 1943 года, продолжив осуществлять свою деятельность уже в новых условиях фашистской республики. Как и Санна, Трингали-Казанова умрет от сердечного приступа – как видно, работа в трибунале не была синекурой.

В 1926 году, демонстрируя различный подход к двум основным группировкам левого лагеря, власти арестовали коммунистических депутатов за «подрывную деятельность», а социалистов «всего лишь» сделали частными лицами, лишив возможности заниматься политикой. Последовавшие затем судебные процессы над коммунистами отличались и от советской практики, с ее ритуальными самооговорами обвиняемых, и от нацистской, с ее маловпечатляющим процессом над «поджигателями рейхстага» в 1934-м и показательно жестокой расправой над «офицерами-заговорщиками» в 1944-м.

Подсудимые яростно защищались, но все равно были осуждены за «разжигание страстей», то есть подготовку гражданской войны. Наиболее видных деятелей Итальянской коммунистической партии отправили в тюрьму на 10, 20 или 30 лет. Фашистская юстиция без колебаний выносила столь суровые по длительности сроки наказания, а потому и не сталкивалась впоследствии с известной «правовой проблемой» сталинского СССР, где осужденным на 10 лет «врагам народа» приходилось в массовом порядке увеличивать срок еще на четверть века. В Италии же приговоры с самого начала были вполне «достаточными» – правда, фашистский режим, как известно, до своего тридцатилетнего юбилея не дожил.

Остальных, не слишком опасных, противников режима отправляли в лагеря, размещенные, как правило, на островах – благо география Средиземноморья вполне этому благоприятствовала.

Условия в таких поселениях не были чересчур суровыми. Говоря о политических узниках режима, не стоит все же проводить в данном случае аналогии с советской «исправительно-трудовой» системой, известной под аббревиатурой ГУЛаг, и уж тем более – с нацистскими «фабриками смерти». Фактически, речь шла о небольших поселках – без вышек с пулеметами, колючей проволоки и прочей лагерной атрибутики. Изоляция сама по себе была не наказанием, а средством – так считалось в Италии. Пользоваться же рабским трудом в качестве «воспитательной» меры или, тем более, источника государственного дохода – до этого не додумался даже такой поклонник античности, как Муссолини.

Ссыльные итальянцы получали государственное пособие и имели доступ к прессе, могли переписываться с родственниками, а некоторых даже отпускали под честное слово на несколько дней домой, к своим семьям. Иногда это приводило к тому, что итальянская политическая эмиграция, сосредоточенная в основном во Франции, увеличивалась сразу на несколько человек.

Не стоит, конечно, бросаться в другую крайность и недооценивать суровость фашистской системы подавления инакомыслия. Жизнь на островах была достаточно сложной – многое зависело от конкретного фашистского руководителя, осуществлявшего контроль над ссыльными. От сумевших сбежать за границу доходили сведения о мрачных порядках, царящих на этих островах: охранники были грубы с осужденными, подчас избивали их. И все же воспоминания переживших ГУЛаг, где среди заключенных тоже были и коммунисты, и анархисты, и социалисты, свидетельствуют о бесконечно более суровых условиях, в сравнении с жизнью узников фашизма.

С момента начала работы специального трибунала в 1926 году и до 1943 года в нем были рассмотрены уголовные дела в отношении 5619 итальянцев, из которых 4596 были осуждены. Подсчитано, что консулы трибунала вынесли обвинительных заключений общим сроком на