Полупризнание - Хидео Ёкояма

— Когда?..

— Уже два года назад. Тогда еще твой отец приходил временами в нормальное состояние. Он боялся. Я думаю, что он чувствовал, что в нем происходит процесс разрушения. Поэтому он говорил мне: «Лучше б ты убила меня. Дай мне умереть».

Фудзибаяси поднял глаза.

— Я не смогла. Как бы я смогла? Убить человека…

— Конечно. Ты не способна на такое.

Глаза Сумико стали влажными.

— Но тогда я часто думала… «Пожалуйста, умрите». Надеялась на это. Думала, как бы было хорошо, если б он пошел стричься и не вернулся… — Ее голос стал громче. — «Как было бы хорошо, если б вы умерли…» Так я думала.

— Сумико!

Он попытался сдержать ее, но она продолжала:

— Поэтому я думаю, что Кадзи-сан — добрый человек. Мне очень хорошо понятно, что чувствовала его жена. Ведь нет ничего ужаснее для матери, чем пережить своего ребенка. Если б я знала, что Киси и Масами умрут и я забуду их имена и годовщину смерти, конечно, я захотела бы умереть. Думаю, что непременно попрошу тебя дать мне умереть, если такое случится со мной.

Слушая ее, Фудзибаяси даже перестал моргать.

— Мне кажется, Кадзи-сан хорошо понимал это. Поэтому он и убил жену. Замарав руки…

Замарав руки…

— Прости, пожалуйста. Я могу идти?

Наверное, хочет поплакать в одиночестве.

Сумико поднялась. Ноги ее затекли, и она опять присела, положив руки на татами. На белой коже ее руки с тыльной стороны темнел синяк.

— Спасибо тебе, — произнес Фудзибаяси.

— За что?

— Большое спасибо. За отца…

Все это время Сумико сдерживалась. Но сейчас несколько крупных слез все-таки упали на татами.

Фудзибаяси подошел к столу.

Он добрый…

И они смогли разглядеть эту доброту.

И Сасэ. И Уэмура. И Сики.

Фудзибаяси отрицательно покачал головой.

«Нет.

Раз поступок Кадзи продиктован добротой, то миру не нужна такая доброта.

Я выбираю доброту Сумико.

Доброту, когда ты не можешь убить…»

Он взял ручку и быстро набросал на листе бумаги:

«Решение суда: приговорить подсудимого к четырем годам лишения свободы».

Не будет условного наказания. Как и потребовало обвинение, лишение свободы сроком на четыре года. Он принял решение.

Кадзи Соитиро. 5 марта на заседании суда, где будет вынесен приговор, Фудзибаяси последний раз увидит его. Наверное, больше они не встретятся. Но это имя он не забудет никогда.

Сегодня или никогда.

Фудзибаяси по-новому ощутил смысл этих слов.

Он открыл окно.

Запахло утром. Еще прохладно, но через несколько дней погода переменится. Когда он высунул голову из окна кабинета исправительно-воспитатательного департамента, находящегося на втором этаже административного корпуса здания общественной безопасности, прямо на уровне его глаз возникла высокая серая бетонная стена. Кога направил взгляд чуть выше и, глядя на белеющие вдали в утреннем тумане ряды домов, глубоко вздохнул. Это был его ежедневный ритуал с тех пор, как три года назад он был назначен на службу сюда, в тюрьму М.

Кога Сэйдзи руками нащупал оконную раму.

Сделав глубокий выдох, почувствовал, как потемнело в глазах. Последнее время такое нередко случается. Это, конечно, не так серьезно, как головокружение, — что-то типа «пелены в глазах», о которой он слышал в телевизионной рекламе. Сам Кога назвал это «старческие глаза», и каждый раз, когда с ним случалось такое, он насмешливо ворчал: «Ну вот, старческие глаза», — и тер их руками.

Еще год — и всё. Следующей весной ему на пенсию. Его 40-летняя служба тюремным надзирателем подходит к концу.

Зрение Коги вернулось в норму, и он опустил взгляд. Крыши жилых домов и производственного корпуса отражали утреннее солнце, и оно слепило глаза. В начале рабочего дня уже и энергии особой нет, да и сознание своего долга не очень-то проявляется…

Все благополучно. Произносить эту фразу как заклинание было еще одним утренним ритуалом.

Кога закрыл окно — и весна исчезла. Интересно, где он ощутит весну в следующем году? На Хоккайдо, где живет сын с семьей? Или в многоквартирном доме в районе, где видна высокая стена…

Кога направился к двери. В просторной комнате с аккуратно расставленными рабочими столами не было ни души, стояла абсолютная тишина. Он вышел и спустился вниз по лестнице. Открыл ключом дверь, ведущую на улицу, и оказался в жилой зоне.

Из динамиков на стене неслось чириканье птиц. 6.40 утра. Время подъема.

Кога повернул направо и направился к первому корпусу, на первый этаж. Это был участок, где располагались «одиночные камеры для новичков», в которых размещались только что поступившие осужденные. Тому, что обычно рано приходящий на работу Кога вышел еще раньше, чем всегда, была причина. Он получил информацию из прокуратуры, касающуюся мужчины, поступившего вчера, о том, что «существует вероятность самоубийства».

Номер 348. Кадзи Соитиро. 49 лет. Бывший инспектор полицейского управления. Задушил жену, страдавшую от болезни Альгеймера, которая умоляла его позволить ей умереть. Суд признал его виновным в убийстве по просьбе потерпевшего и приговорил к четырем годам лишения свободы. Кадзи не обжаловал решение суда, и приговор вступил в силу…

Прибыл сложный заключенный. Так восприняла эту информацию тюрьма М. Кога думал так же. Если что-то произойдет, разумеется, начальство всю ответственность возложит именно на него, руководившего рядовыми надзирателями.

В коридоре перед одиночками находился дежуривший ночью Асада. Он как раз обходил камеры. Кога ощутил смутное беспокойство. Он был уверен в нем как в преданном подчиненном, однако недавно узнал, что это не так…

Кога тихо окликнул Асаду:

— Ну как там этот парень?

— Встал нормально. Ничего необычного я не заметил.

— Вот как… Спасибо.

Сказав это, Кога подошел к камере под номером 5, приподнял крышку окошка для наблюдения на двери и заглянул внутрь.

В центре камеры размером в три татами одетый в тюремную одежду цвета молодой травы Кадзи Соитиро, склонившись, как раз проводил уборку. Он поступил только вчера, поэтому движения его рук были еще неловкими.

Кога рассматривал Кадзи.

Тот производил такое же впечатление, как и вчера. Это не было лицо человека, впавшего в отчаяние. В прозрачных глазах светилась уверенность. Когда в течение 40 лет наблюдаешь за осужденными, ты можешь определить, как человек реагирует на заключение, и его душевное состояние. Глаза Кадзи были живыми. Глаза, говорившие о том, что у человека там, «снаружи», есть четкая цель и надежда. Другими словами, это означало, что у него существовала связь с кем-то на воле. Не может быть, чтобы заключенный с такими глазами намеревался покончить жизнь самоубийством.