Класс: путеводитель по статусной системе Америки - Пол Фассел

В высших слоях пролетариата вы можете услышать, что слово «предпоследний» (penultimate) означает «самый последний», «самый обязательный», «самый главный» – как в предложении «Ядерное оружие – предпоследняя угроза». Несколько лет назад в культурной истории произошло важное событие, указывающее на существенное укрепление позиций пролетариев в публичной речи. Я имею в виду изменение предупреждающего слова на бензовозах: вместо «легковоспламеняющиеся вещества» (inflammable) на них стали писать «воспламеняющиеся вещества» (flammable). Массовое образование привело наконец к появлению целого пласта населения, которое уже не воспринимает приставку «in-» как усилительную. Пролетарии, для которых совершена замена на слово «flammable», услышав, что некий предмет (книга, произведение искусства) «бесценен» (invaluable), поспешат скорее бросить его в мусорную корзину. В речевой плоскости ситуация становится особенно забавной, когда пролетарское непонимание слова «inflammable» соединяется с характерной для среднего класса тягой к претенциозности – от такого союза на ковриках для ванной появляются изумительные этикетки: «Flammable… Should not be used near sources of ignition» («Огнеопасно… Не использовать около источников воспламенения»). Автор сего послания, вероятно, полагает, что «медленно обучающиеся» – те, что способны воспринять лишь упрощенное слово «flammable» – моментально сообразят, что «источники воспламенения» означает попросту огонь.

Если высшие классы отмечают внезапное молчание (необходимое, допустим, в случаях, описываемых Нэнси Митфорд: после того как кто-то, уходя, произнес «Рад был с вами повидаться»), шум и громогласные выкрики выдают пролетариев – они вопят «Йуху!!!» в минуту торжества в любой игре, за которой они следят (обычно это хоккей и профессиональный футбол). В разговоре со Стадсом Теркелем чикагский полицейский (видимо, принадлежащий к высшему слою пролетариата) обратил внимание на одно важное различие, отличающее его слой от тех, кто ниже. «Если бы мои отец с матерью поссорились, – говорит он, – мать бросилась бы закрыть поскорей все окна, им не хотелось бы, чтобы их ссору слышали соседи. А они намеренно открывают и двери и окна и принимаются орать и вопить…» Пролетарию необходимо публично заявлять о своем существовании и присутствии. Потому и ведутся разговоры, специально ориентированные на то, чтобы их подслушивали (и ими восхищались), потому и напевают пролетарии различные мелодии весьма отчетливо, словно в надежде, что кто-то восхитится тем, как удачно он сумел передать тон, темп или выразительность. Средний класс, опасаясь насмешек или социальных оплошностей, не делает ничего подобного, предоставляя это пролетариям – которые не одержимы никакими устремлениями. Шум есть форма чрезмерности, и одна из причин, почему высшие классы по-прежнему считают любую торговлю чем-то вульгарным, заключается в том, что цепляющая реклама товара так сильно зависит от риторических приемов, требующих преувеличения и чрезмерности. Высшее искусство – лишь едва обронить слово, тогда как пролетарии повторяют все по два или три раза. «Хм-м-м» – весьма распространенное завершение предложения среди высших слоев.

По каким еще языковым признакам можно распознать пролетариев? По их игнорированию объектного падежа, например. Смутно припоминая, что вежливость требует упоминать себя в последнюю очередь («Он и я были здесь»), пролетарии используют это правило повсеместно, говоря: «Между им и мной». Пролетарии также испытывают трудности с различением «как» и «в качестве» (like). Они помнят какие-то школьные предостережения – дескать, запятая не на том месте говорит о неграмотности и чем-то там грозит, но не помнят, чем именно, и потому надеются избежать неприятностей, от греха всегда используя «в качестве» (as) вместо «как» или всегда (не) добавляя запятую. И потому заявляют: «Он выглядит в качестве своего отца» (He looks as his father). Кроме того, пролетарии не чувствуют уверенности со сложными предложениями и возводят структуры, оснащенные псевдоправильными формами: «День будучи холодным, они топили печь». Поскольку герундий для них – вне пределов досягаемости, они вынуждены множить слова (впрочем, это всегда приносит удовольствие) и говорят: «Люди перед ним на представлении разозлились от того факта, что он говорил так много» – вместо «его болтовня раздражала сидевших впереди». (Впрочем, сказать «люди» тут будет не совсем верно – более вероятно прозвучит «индивиды».)110 И наконец, последняя примета. Пролетарии обожают, чтобы их называли «мистер Имя Фамилия». Поэтому к пролетариям, которые сумели в жизни чего-то добиться, на публике обычно обращаются именно так, сколь бы странно это ни звучало для образованных слоев. Потому мы слышим «мистер Фрэнк Синатра» и «мистер Говард Коселл». Или по радио – «Дамы и господа, , мистер Фрэнк Пурдью».

В каждом классе есть словцо или словосочетание, которое вернее всего задевает его душевные струны. Для высшего класса, пожалуй, это слова «надежный» и «ликвидный». Для высше-среднего класса – «как надо» и «правильно»: «Я хочу, чтобы на свадьбе Маффи все прошло как надо». Средний класс тоже любит выражение «как надо», но слова, вызывающие настоящий трепет, – это «роскошный» и «люкс» («Эта роскошная однокомнатная квартира-люкс»). «Безупречный» тоже в фаворе у среднего класса (безупречный пол, белье, кишечник и т.д.). Высший слой пролетариата легко клюнет на что-то «простое» – простые условия, шесть простых уроков. А слои ниже – на «бесплатное»: «Мы никогда не делаем ничего бесплатно», сказала одна домохозяйка из нижних слоев.

Описанные примеры словоупотреблений в различных классах должны убедить наиболее чутких читателей не только в том, что в нашей стране есть жесткая система социальных классов, но и в том, что через лингвистические барьеры удается перешагнуть лишь изредка и с огромным трудом. Практически бездонная социальная пропасть лежит между теми, кто говорит «Have a nice day» («Хорошего дня!»), и теми, кто прощается, напротив, простым «Good bye» («До свидания»); теми, кто при знакомстве говорит «Pleased to meet you» («Рад с вами познакомиться»), и теми, кто говорит «How do you do?» («Как вы поживаете?»). Между теми, кто считает, будто «momentarily» означает «через секунду/ минуту» (как, допустим, капитал воздушного судна, объявляющий по громкой связи: «We’ll be taking off momentarily, folks» («Через минуту взлетаем, друзья») и теми, кто знает, что на самом деле слово означает «на секунду/минуту», может возникнуть мимолетная приязнь, но едва ли она выдержит какие-нибудь превратности судьбы. Это как хрупкая ниточка, связывающая тех, кто считает слово type прилагательным (She is a very classy type person), и теми, кто знает, что в этой форме оно может быть только существительным или глаголом. Печально, что к тому времени, как человек вырастает, эти ярлыки уже почти невозможно изменить или отбросить. Мы крепко увязаем на всю жизнь в том классе, в каком росли и воспитывались. Даже если запомнить все приведенные в этой главе случаи словоупотребления, заучить все характерные для высшего класса выражения и отречься от тех, что звучат в низших классах, – проку будет мало.