Кто убил Влада Листьева? - Юрий Скуратов

Ловил бы рыбу, ел черемшу и дикий лук, добывал бы кедровые орехи, варил уху и любовался байкальскими закатами, дружил бы с местными мужиками и иногда выпивал с ними по стаканчику водки, расположившись на пеньке, — красота!

Коля Жидяев в тот вечер ходил гоголем — героем был!

— Я вам всегда талдычил: какая может быть рыбалка без «наркомовских» ста граммов? Пока не выпьешь, хариус будет к тебе относиться презрительно — тьфу, мол. Вот когда выпьешь — тогда другое дело, тогда хариус, проплывая мимо, обязательно снимет перед тобой шляпу. И попадется.

Вельский засмеялся:

— Вот именно, проплывая мимо…

Тем временем Маркс с Дмитрием Михайловичем поставили на стол большой котел с ухой. Коля радостно потянулся и, схватив две ложки, отбил ими торжественный солдатский ритм, самый популярный в армии: «Бери ложку, бери бак, ложки нету, рубай так…» Казалось бы, такой маленькой компанией им ни за что не одолеть этот огромный котел, а ничего — одолели.

Более того, потом вопросительно поглядывали на опустевшее дно: не осталось ли там чего еще?

Он и в этот раз, в эту дурную, с сильным, громыхающим крышами ветром ведьминскую ночь увидел во сне ту самую рыбалку. Рыбалку в Безымянке.

Ошибиться Вельский никак не мог — неровный берег украшали знакомые дома, и сосны, нависшие над домами, тоже были безымянскими. Сон был светлым. Байкальский лед залит светом — ни одной тени, вокруг только свет и свет, он проникал внутрь и рождал ощущение радости, чего-то легкого, освобождающегося от мирских грехов и того черного, что встречается в быту.

Вельский вытянул из глубокой мерцающей лунки хариуса, тот, хватив ртом воздух, совершил отчаянный рывок и полетел назад в лунку. Вельский тоже оказался на высоте — реакция у него, человека спортивного, была хорошей: кинулся вслед за хариусом, сунул руку в ствол лунки, ободрал себе кожу об острые ледовые сколы, но все же успел ухватить рыбину. Ловко ухватил под жабры — не вырвешься. Хариус изогнулся, хлестнул хвостом по стволу лунки, сбивая с себя чешую, потом хлестнул еще раз, и еще, на его чешуе показалась кровь, она смешалась с кровью Вельского. В следующий миг Вельский увидел, что на голове хариуса выросли длинные черные волосы, голова округлилась… Хариус тряхнул прической, и Вельский невольно поморщился: в его руках был не гибкий Хариус а… Бейлис. Бейлис косо глянул на Вельского, еще раз изогнулся и ушел в лунку — Вельский упустил его. В лунке он увидел лишь свою собственную окровавленную руку — кровь текла по ней ручьем: уже и запястья, и пальцы были красными, сплошь залиты кровью. Вельский застонал и… проснулся. Было темно и душно. За окнами свистел ветер. На соседней Профсоюзной улице грохотали грузовики — обеспечивали «едой» новую стройку для богатых: везли кирпичи, бетон, унитазы, межстенные перекрытия, окна-пакеты, роскошные встроенные шкафы. Строительство в Москве ныне развернуто такое, какого не было никогда. И слава Богу, пусть люди строятся, лишь бы все происходило по закону, без воровства и коррупции…

К чему возникают байкальские сны? К тому, что он там давно не был или к чему-то другому?

А к чему он видел кровь? Свою кровь и кровь человека, которому он в жизни не подаст руки?

Вельский прошел в заднюю комнату, включил шумный пластмассовый чайник, тот заголосил на все лады, зафыркал, запричитал и через тридцать секунд замолк — кипяток был готов. Вельский кинул в чашку пакетик «Липтона», налил кипятку. Он любил хороший чай. Сибирь всегда отличалась тем, что в нее из Китая и Монголии привозили хороший чай.

По внутреннему телефону соединился с Трибоем.

— Петр Георгиевич, зайдите!

Тот возник в кабинете совершенно бесшумно.

— Вы как разведчик, — заметил Вельский.

— Скорее, как отечественный мафиози — это у нас подчиненные появляются перед «крестными отцами» бесшумно, словно духи бестелесные. И не дай Бог шаркнуть подошвой — головы лишиться можно.

— Пересажал бы я этих мафиози. — Вельский бессильно ударил кулаком по столу.

— И я бы пересажал, Георгий Ильич, но кто даст… Вельский почувствовал, как у него сами собой сжались скулы. Похоже, вся прокуратура знает, что все дела, которые расследуют «важняки», идут тяжело: Кремль не дает посадить воров, сделавшихся заместителями министров и депутатами, воров, простригших в государственном кармане дырку и подсоединивших к ней трубу. Теперь гонят господа «золотого тельца» в свой кошелек. Здесь же случай еще более тяжелый…

— Ну, Петр Георгиевич, что мы имеем с гуся?

— Жир.

— А как насчет пуха?

— Милиция подкинула нам новую версию.

— Новый след? — Лицо Вельского изумленно вытянулось.

— Да.

— Кого же ухватили мы на этот раз за мизинец?

— Братьев Челышевых. Не слышали про таких, Георгий Ильич?

— Нет.

— Знаменитые тамбовские бандиты.

— К убийству Влада имеют отношение? Или все-таки нет?

— По-моему, нет.

— Тогда зачем же нам ими заниматься?

— Милицейские оперативники настаивают. Вельский с досадой поморщился: «милицейские оперативники»…

«Все продается, все покупается» — этот лозунг стал главным в нашей жизни, — записал вечером Вельский в дневнике. — Покупают и продают не только фабрики и роскошные земли, покупают и продают целые города, покупают и продают депутатов, министров, ближайшее окружение президента (поштучно).

Говорят, президент, выпив лишнюю стопку, собрал свою Семью, естественно, состоящую не из родственников, а совсем из других людей, впрочем, дочь его входит и в эту Семью, и как всякий добрый «крестный отец» объявил, по-мужицки шмыгая носом:

— Ребята, вы лучше меня знаете, что я не вечный. Так что, понимаешь… не теряйтесь. В общем, вам все ясно?

И «ребята» не теряются, стараются вовсю. Если всех их подвести под букву закона — возникнут сотни новых уголовных дел. И мне очень хочется возбудить эти дела.

Но реальность такова, что невольно вспоминается анекдот про льва, которому положено в зоопарке съедать столько-то мяса, столько-то колбасы и каши, столько-то сосисок и дичи, чтобы лев радовал глаз посетителей своей лоснящейся шкурой и сытой мордой. Продуктов — уйма. Все это перечислено в «меню», прибитом к львиной клетке. Наивный посетитель таращит глаза в большом изумлении:

— Неужели он все это съест?

Дворник, обихаживающий клетку, отвечает солидно, со знанием дела:

— Съесть-то он съест, да кто ему даст?

Так и мы в своей прокуратуре. Если дело пойдет так и дальше, то из генеральных прокуроров мне придется уйти».