Кто убил Влада Листьева? - Юрий Скуратов

— Так ведь не сезон, Хозяин.

— Что-то я не узнаю тебя, Феня. Раньше, когда ты не был майором, слова «не» не знал. А что я слышу сейчас?

— Хозяин, дайте мне полтора часа, и живая бабочка будет снова украшать ваш кабинет.

Хозяин вновь отщелкнул пальцем воздух:

— Не кабинет, а банку, дурак! Вали отсюда, Феня! Через несколько минут Феня вновь возник на пороге хозяйского кабинета.

— Хозяин, вам звонят… — Феня потыкал пальцем в потолок. — Из Кремля.

Хозяин, сидевший за столом с закрытыми глазами, нехотя разлепил один глаз, затем приподнял поблескивающую сединой бровь:

— Кто?

— Кржижановский.

Хозяин закряхтел, прикидывая, поднять трубку или нет, — с людьми, засевшими на горных вершинах Кремля, у него действительно наметился раскол, Феня это засек точно, — потом нехотя потянулся к телефонному аппарату, и воздух даже всколыхнулся от сочного, очень уверенного голоса:

— Слушаю вас!

Братья Чебаковы приехали в Россию из Киргизии, охваченной зудом перестройки. Когда в Киргизии стало нечего делать русским, их не брали даже в охранные структуры, хотя русские были более надежными охранниками, чем киргизы, Чебаковым показали пальцем на север:

— Идите туда! Там ваша Родина, там ваш народ. Один из Чебаковых даже плакал:

— Я ведь более киргиз, чем половина киргизов, живущих здесь.

Второй Чебаков, Андрей, попробовал обнять брата за плечи, но тот неожиданно брезгливо отстранился от него:

— Нечего тут белье мокрить, пачкать мне куртку. От твоих соплей соляные следы остаются.

Андрей мигом пришел в себя, вытер кулаком слезы.

— Прости!

— Собираемся и уматываем на север, на нашу историческую, как считают киргизы, родину. Но это, Андрюха, не означает, что мы оставляем Киргизию навсегда. Мы сюда еще вернемся. На белых конях с большими деньгами. Когда у человека есть деньги, ему всякая земля бывает рада. Даже такая негостеприимная, как Киргизская.

— Куда мы поедем? Кто нас с тобою ждет? Никому мы не нужны.

— Не согласен. Такие люди, как мы с тобой, на дороге не валяются.

Братья Чебаковы прошли армию, оба были в спецназе, знали, как кирпич положить на голову, чтобы от него только одна крошка осталась, и как положить кирпичину так, чтобы от головы осталась только крошка…. Все зависит от того, под каким углом опускать кирпич на человеческое темя… Они действительно оказались нужны в России — скоро братья Чебаковы вынырнули в Тамбове.

Тамбовская преступная группировка была тогда одной из самых мощных в России. Вскоре тамбовские братки забрались и в Москву, и в Питер, и в Воронеж, и в Рязань, в нескольких городах затеяли бои местного значения и выиграли их. Не без помощи братьев Чебаковых, между прочим. Арестовали братьев по подозрению в убийстве главного питерского приватизатора Маневича — их несколько раз видели на крыше дома, с которой стреляли в несчастного чиновника. Братья бегали по крутым скосам крыши, будто мухи, не оскальзываясь на крутых местах: на этих акробатов просто не могли не обратить внимания — очень уж они бросались в глаза.

Все думали, что обувь у них какая-то особенная, с присосками, потому они и бегают как циркачи, а оказалось — ничего особенного, на ногах у братьев были обыкновенные галоши. Галоши, как известно, — национальная киргизская обувь: дешевые, легкие, красивые, если лакированные, то ничем не уступают мягким козловым сапожкам…

Свидетелям показали фотоснимки братьев:

— Эти люди упражнялись в беге по крышам?

— Они самые!

Маневича к этой поре уже похоронили со всеми почестями, вслед за гробом на роскошной бархатной подушке несли орден «За заслуги перед Отечеством» второй степени, врученный ему лично президентом (ордена столь высокой степени были вручены президентом только двум приватизаторам — питерскому Маневичу и его челябинскому коллеге Головлеву, и обоим эти ордена стали посмертными медальонами). Из Москвы один за другим следовали грозные оклики: «Немедленно арестовать убийцу!» И сыщики помчались за братьями Чебаковыми в Тамбов.

Но в Тамбове от братьев даже запаха не осталось, они покинули благословенную черноземную столицу. Сыщики раскинули сети и в конце концов обнаружили их на одной из дач на берегу Иссык-Куля — братья вернулись в Киргизию, где они были больше киргизами, чем сами киргизы, победителями, с карманами, полными денег. Ну, а поскольку таких людей принимают как родных где угодно, не только в Киргизии, то пришлось сделать запрос тамошним властям: очень им дороги братья-разбойники?

Оказалось, не очень. Даже больше — они вообще не дороги… Скоро братьев с браслетами на руках доставили в Питер.

В Питере один из Чебаковых, Андрей, заявил, что Маневича он не убивал, а вот к смерти другой важной персоны имеет самое прямое отношение.

— Что же это за персона? — спросил начальник следственного изолятора, перед которым Чебаков так разоткровенничался.

— Влад!

Начальник присвистнул и показал Чебакову согнутый крючком палец:

— Загибаешь!

Лицо у Чебакова стало бледным, задергалось, сухие губы подрагивали: было видно, что он мучительно ищет выход из ситуации, в которую попал, и ничего хорошего для себя не ждет. Начальник изолятора его хорошо понимал, а Чебаков понимал, что все это хорошо понимает начальник.

Снисхождения Чебаков для себя не ждал. Кроме Маневича на братьях висели несколько трупов, уже «доказанных», как говорят профессионалы-следователи, — люди эти были убиты в Тамбовской, Московской, Ленинградской областях, в Липецке, так что отвечать «братикам» предстояло по всей программе. По лицу Чебакова было видно, что он этого боится и старается теперь отыскать лазейку, чтобы заработать смягчения приговора.

Начальник изолятора видел все эти потуги Чебакова — пока в убийцы Влада набивался только один из братьев — и мог бы отбить их, подавить вранье в зародыше, но не стал этого делать. С одной стороны, оробел: вдруг за то, что не сообщил о признании Чебакова, его лишат тринадцатой зарплаты и задержат очередное звание, с другой стороны, он снимал с себя лишние хлопоты. Раз Чебаков признается в убийстве Влада, то сидеть он будет в совершенно ином изоляторе, скорее всего по принадлежности — в чекистском. А когда баба с возу, то, как известно, кобыле легче.

— Значит, ты утверждаешь, что убил Влада? — спросил начальник изолятора.

— Утверждаю!

— Сколько вас там было? Двое, трое, пятеро?

— Трое.

— В том числе и твой брат?

— В том числе и мой брат.

— Ладно, можешь идти. Я об этом сообщу в Москву. Чебакову этого только и надо было. Милицейским сыскарям — тоже. Всякий новый Чебаков, всякое новое признание — свидетельство того, что они работают. Вскоре с одним из Чебаковых, Андреем, беседовал Трибой. Чебаков отвечал бойко, не выбирая слов, допускал в речи матерные выражения. Трибой мат пропускал мимо ушей — привык к нему. Ему было интересно, когда Чебаков поплывет и на чем — на крупном или малом?