Девушка в тумане - Донато Карризи

– Ну что? – спросила она, увидев Флореса.

– У него чередуются моменты ясности сознания и моменты, когда он выключается из действительности.

– Но он притворяется или нет?

– Не все так просто, – объяснил Флорес. – Он завел длинный рассказ о событиях, связанных с делом Анны Лу Кастнер, и я даю ему выговориться: думаю, в конце рассказа мы доберемся до ночной аварии.

Впрочем, не рассказа, а скорее исповеди. Но этот вывод психиатр пока держал при себе.

– Будьте начеку: Фогель – искусный манипулятор.

– Если он говорит правду, ему нет нужды мной манипулировать. Пока мне не показалось, что он врет.

Майер эти слова не убедили.

– Фогель в курсе, что Мария Кастнер три дня назад покончила с собой?

– Он об этом не упоминал, а потому не знаю…

– Надо было швырнуть это известие ему в физиономию. То, что этим кончилось, – по сути дела, его вина.

Флорес сразу понял, что она не лукавит. Но он был не в состоянии что-либо предпринять. После самоубийства Марии братство от нее дистанцировалось, заклеймив за такой святотатственный поступок. Ее не разрешили даже похоронить по-христиански.

– Я не думаю, что сейчас нам поможет, если мы помянем эту историю. Наоборот, это может оказаться пагубным.

Майер подошла вплотную к врачу и взглянула ему прямо в лицо:

– Прошу вас, хоть вы не позволяйте себя заворожить. Я поддалась всего только раз и до сих пор не могу себе простить.

Флорес кивнул:

– Не беспокойтесь, если он нам устраивает спектакль, мы заставим его раскрыться.

Когда он вернулся с двумя чашками дымящегося кофе, Фогель стоял у окна и разглядывал чучело радужной форели, которое его так заинтересовало.

– Я принес вам кое-что взбодриться, – сказал Флорес с улыбкой и поставил чашки на стол.

Фогель даже не обернулся:

– Вы знаете, почему у нас в памяти никогда не остаются имена жертв?

– Что, простите?

Флорес усаживался на место и не понял вопроса.

– Тед Банди, Джеффри Дамер, Андрей Чикатило… Все мы знаем имена злодеев, монстров, но вряд ли кто припомнит имена их жертв. Вы не спрашивали себя – почему? Хотя должно бы быть наоборот. Мы говорим о жалости, о сочувствии, а потом о них благополучно забываем. Нас это должно бы удивлять…

– А вы знаете почему?

– Вам скажут, что, в сущности, это вина СМИ, потому что они буквально бомбардируют нас до бесчувствия именем монстра. Может, СМИ – сами те еще злодеи, вы не находите? – сказал он с ноткой сарказма в голосе. – Но они становятся безвредны, если их нейтрализовать, оказав давление на съемочную группу. Только никто этого не делает. Мы все слишком любопытны.

– Может быть, у нас в сердцах все-таки гнездится справедливость, а не эти монстры?

– Да бросьте вы… – Фогель махнул рукой, словно отмахиваясь от этой мысли, как от наивной глупости. – Справедливость о себе не кричит, друг мой. Справедливость никого не интересует…

– Даже вас?

Фогель замолчал, словно этот вопрос пригвоздил его к месту.

– Я знал, что учитель виновен… Есть вещи, которых сыщик объяснить не может. Инстинкт, например…

– Так это, повинуясь инстинкту, вы стали его преследовать и сделали его жизнь невыносимой?

Флорес почувствовал, что они вплотную подошли к очень важному повороту в разговоре.

– Когда я увидел на прозекторском столе рюкзачок Анны Лу, во мне что-то восстало… Прокурорша Майер точно бы позволила себе обвинения в мой адрес.

Помолчав, он добавил вполголоса:

– Я не мог этого допустить…

– Что вы пытаетесь объяснить мне, спецагент Фогель?

Тот поднял на него глаза:

– Дело Дерга не должно было повториться. Мучителя отпустили с извинениями, выплатив ему миллионную компенсацию за моральный ущерб, нанесенный несправедливым приговором.

Флорес застыл на месте, но подгонять рассказчика не стал.

– В тот вечер, когда мы впервые встретились с Мартини в придорожном ресторанчике, рука у него все еще была перевязана. Этот дурак не пожелал наложить швы, и рана кровоточила.

Фогель ясно вспомнил тот момент, когда он складывал в сумку фотографии и заметил красное пятно на голубом пластике стола.

– Кровь на рюкзачке… – не веря своим ушам, произнес Флорес. – Так, значит, это верно… Вы фальсифицировали доказательство.

После полуночи в ворота тюрьмы въехала темная безымянная машина. Она остановилась в тесном, зажатом стенами дворике-колодце.

Двое полицейских в штатском выскочили из задних дверей и помогли выбраться учителю. Двигаться свободно Мартини мешали наручники. Едва коснувшись ногами земли, он сразу посмотрел наверх.

Звездное небо было втиснуто в пугающее своей теснотой пространство.

Борги сидел впереди, но на этот раз не за рулем. У него в руках был ордер на арест, подписанный Майер, и протокол допроса, которому подвергли учителя вечером в присутствии прокурора. Мартини продолжал отрицать все обвинения, но улики и доказательства против него были очень весомые.

Борги вошел в блок С первым, за ним двое конвойных и учитель. Затем протянул документы главному надзирателю, чтобы тот принял арестованного.

– Лорис Мартини, – сказал он, представляя новичка. – Обвиняется в похищении и убийстве несовершеннолетнего, отягощенном сокрытием трупа.

Очевидно, главный надзиратель знал, кто такой Мартини и почему он здесь находится, но таков был порядок. Он ограничился тем, что дал агенту на подпись документы, подтверждающие, что арестованный принят.

Закончив все формальности, Борги в последний раз обернулся к Мартини. Вид у того был растерянный и неприкаянный, во взгляде застыл вопрос. Так смотрят люди, которые не знают, что с ними будет дальше. Но Борги не сказал ему ни слова, повернулся к конвойным и сухо бросил:

– Пошли.

Мартини проводил его взглядом до самой двери. Потом чьи-то руки взяли его под локти и куда-то потащили. Двое помощников надзирателя провели его в небольшое помещение с облезлыми от сырости стенами. В комнате стояла только железная скамья, а в середине покатого пола виднелась дыра для стока воды.

– Раздевайтесь, – скомандовали ему, сняв наручники.

Он повиновался. Когда он разделся догола, ему велели сесть на скамью и включили душ. Он поначалу не заметил душевого зонтика, перпендикулярно торчавшего на кронштейне у него над головой. Ему сунули в руки кусочек мыла. Когда же он попытался привстать, чтобы лучше вымыться, ему не разрешили: не положено по регламенту. Теплая вода отдавала хлоркой. Маленькое белое полотенце, которое ему протянули, промокло за секунду.