Все в твоей голове - Сюзанна О'Салливан

Я направилась в свой кабинет, с трудом пряча счастливую улыбку. Правда, Джо я так и не вспомнила. Пришлось включить компьютер и найти ее имя в старых документах. Маленькой подсказки хватило, чтобы я вспомнила эту историю.

Джо привезли в отделение скорой помощи с судорогами. За полгода до этого ей поставили диагноз «эпилепсия». С тех пор у нее случилось десять приступов. У ее сестры также была эпилепсия, поэтому врачи решили, что причина в наследственности. Джо выписали противоэпилептические лекарства, однако они не помогли – приступы участились, и девушка в конце концов оказалась в больнице. Там ее осмотрел дежурный невролог, назначил другой, более эффективный, препарат и решил отправить домой. Тогда, возможно, история Джо закончилась бы иначе – она годами принимала бы наркотические средства, с каждым разом увеличивая дозу, пока кто-нибудь в конце концов не усомнился в диагнозе. Однако ей повезло. Мать Джо считала это моей заслугой. Как по мне, бо́льшую роль в судьбе Джо сыграли больничные правила, согласно которым пациентов-эпилептиков перед выпиской должна осмотреть медсестра, специализирующаяся в области эпилепсии. Та поговорила с Джо, обсудила план лечения, но вместо того чтобы отправить девушку домой, позвонила мне.

– Дежурный врач считает, что у нее эпилепсия. Я сомневаюсь.

– Почему?

– Сама не знаю. Чувствую, что симптомы не похожи, вот и все. Может, вы взглянете?

Медицина во многом сродни искусству. В ней важны не сами факты, а манера их подачи. В научном журнале «Эпилепсия и поведение» в 2009 году вышла статья, посвященная описанию эпилептических приступов с лингвистической точки зрения: акцент делался на том, какими словами больные рассказывают о своих припадках. Оказалось, что эпилептики и пациенты с диссоциативными судорогами строят фразы по-разному; относительно верный диагноз на основании записи приема может поставить даже специалист по языку, ничего не смыслящий в медицине. Что уж говорить о медике, много лет проработавшем в больнице?

– Хорошо, давайте организуем видео-ЭЭГ-мониторинг.

Через три дня мы стали свидетелями двух приступов и на основании этого поставили Джо диагноз «диссоциативные судороги». Дальнейшее происходило без моего участия, хотя спустя шесть лет эта история все-таки неожиданно всплыла. Я узнала, что девушка встретилась с психотерапевтом. Его записи окончательно прояснили картину.

На тот момент Джо было двадцать пять лет. Она работала фотографом в солидном издании – невероятный успех для девушки ее возраста. Вместе с друзьями она снимала квартиру в Лондоне. Семья жила неподалеку. Старшая сестра Джо, Марта, была больна эпилепсией, приступы случались очень часто, и Джо все детство наблюдала за развитием болезни. В конце концов Марте удалось взять болезнь под контроль, хотя о полноценной жизни речь по-прежнему не шла.

Джо повезло больше. Она росла здоровой, умной и очень способной девочкой. Родители не чаяли в ней души. Еще в школьные годы в Джо проснулся интерес к фотографии, и она сама оборудовала в гараже лабораторию. Затем выучилась на фотографа, целый год путешествовала по всему миру и привезла огромное количество снимков. Создала собственный веб-сайт, разослала портфолио во все столичные и национальные издания. Ей пришло немало отказов, однако среди них было письмо из одной центральной газеты. Джо предложили стажировку с возможностью будущего трудоустройства.

Тревожный звоночек прозвучал в первый же день, но Джо не придала ему значения. Ее только что представили коллегам, и она услышала, как кто-то из них шепчет: «Еще одна надеется сделать карьеру через постель».

Первые три месяца Джо было очень неуютно, но она надеялась, что сумеет влиться в коллектив. Обычно она легко сходилась с людьми, поэтому рассчитывала, что получится и в этот раз. Коллеги относились к ней с теплом, и Джо убеждала себя, что ее тревоги напрасны. Со временем, однако, ситуация становилась хуже. Ее работу постоянно критиковали. Конечно, Джо не рассчитывала, что снимки будут хвалить – она ведь только училась, – но, судя по замечаниям руководства, ее фотографии были ужасны. При этом парень, начавший стажировку вместе с ней, уже опубликовал несколько фото. Джо не роптала. Вдруг она и впрямь не такой уж хороший фотограф?..

Однажды Джо принесла действительно шикарный снимок, который просто обязаны были напечатать. Ей опять отказали. Она спросила редактора, в чем дело. Джо не собиралась возмущаться, но в пылу разговора вдруг поняла, что тычет пальцем в фотографию соперника-мужчины и спрашивает, чем та лучше ее.

– Юная леди, сбавьте обороты! Зависть вам не к лицу.

Джо оскорбилась и поэтому ответила слишком резко:

– Я не завидую. Вы же сравниваете мою работу с чужой, вот и я хочу сравнить. Объясните мне, чем одна фотография лучше другой!

Редактор лишь отмахнулся. Разговор закончился ничем – разве что напоследок ей велели задуматься о своем поведении. С того дня атмосфера на работе стала и вовсе невыносимой. Коллеги больше не приглашали Джо на свои встречи. Вместо интересных и сложных заданий ей поручали всякую рутину. Джо заметно приуныла. Впрочем, она много лет мечтала о такой работе и теперь сдаваться не собиралась. Она выкладывалась изо всех сил.

Ничего не выходило.

Однажды утром Джо, как обычно, пришла на работу к семи. Офис был пуст. Спустя пару часов начали подтягиваться люди. Оказалось, что накануне был какой-то праздник, и практически вся редакция отмечала его в местном ресторане – даже отложили еженедельное совещание. Не пригласили одну лишь Джо. Она поняла, что сейчас расплачется, и поспешила спрятаться в женском туалете. Там ее увидела секретарша и доложила обо всем боссу. Редактор в тот же день отчитал Джо:

– Истерики на работе – это недопустимо!

У Джо опустились руки. Чтобы она ни делала – все было неправильно. Она понимала, что после стажировки ее не оставят в штате, но в глубине души надеялась на справедливость. Кроме того, плохие рекомендации разрушили бы не успевшую толком начаться карьеру. Семья очень гордилась ее успехом, и Джо не могла признать, как на самом деле все плохо. Становилось тошно от одной мысли, что люди, которые ее унижают, в конце концов останутся в выигрыше. Джо будто попала в ловушку. И вот, прямо в редакции, у нее случился первый приступ.

Когда я сообщила Джо новый диагноз, ей не составило особого труда связать диссоциативные судороги с ситуацией на работе. В Джо копились злость, недовольство и страх рассказать о своем провале близким, и когда эмоции дошли до точки кипения, разум избрал наиболее очевидный для него способ их выплеснуть. Джо прошла лечение, пересмотрела ценности и выстроила свою жизнь иначе, не оглядываясь больше на чужое мнение. Судя по словам матери, у нее получилось.

Не понимаю даже, почему я сразу не вспомнила Джо, ведь ее история – отличный пример успешного выздоровления. Диагноз «эпилепсия» нередко бывает ошибочным – слишком многое зависит от истории болезни и прочих субъективных факторов. Когда выяснилось, что лекарства не помогают, мы провели дополнительное обследование, откорректировали диагноз и назначили новое лечение, которое привело к полному выздоровлению. У семидесяти процентов больных с диссоциативными судорогами все заканчивается не столь радужно, особенно если диагноз поставили слишком поздно или им не удалось найти общий язык с психотерапевтом.