Семья Эглетьер. Книга 2. Голод львят - Анри Труайя

— Я тоже плохо спал, — сказал он. — В моем кабинете слышен любой шум с улицы…

Хотел ли он, чтобы она его пожалела, предложила вернуться спать в комнату, окна которой выходят в тихий сад? Это единственное пришедшее на ум предположение доставило ей какую-то злобную радость. Она была сильнее, она не пощадит его, заставит заплатить за девиц, за Жан-Марка и за все остальное… Но после этой вспышки злорадства к ней вновь вернулось то безразличие, которое было страшней, чем ненависть. Поскольку она хранила молчание, он смиренно спросил:

— С кем ты была вчера вечером?

— С друзьями.

— В театре, на концерте?

— Нет, в африканском ресторане.

— Было хорошо?

— Неплохо.

На самом деле ресторан был неинтересный. Но Антильские острова… Фосфоресцирующее море, танцы туземцев, Ксавье… Она посчитала, что, если отправится в этот круиз, ей понадобятся деньги. Не для того, чтобы платить за поездку (это Ксавье возьмет на себя), а на платья, на мелочи, непредвиденные расходы… Между ней и Филиппом вследствие их разрыва был заключен финансовый договор. Он открыл для нее в банке счет и регулярно переводил деньги, никогда не требуя никаких объяснений. Со своей стороны она воздерживалась от чрезмерных расходов. Так было достойно и корректно. Она вела fair play[8], как говорила Олимпия. Бесспорно. Даже перебирала в этом. Ограничивая себя в течение нескольких недель, Кароль сочла, что пришло время отнестись к жизни шире. Мысленно она уже составила список: «Два костюма, четыре или пять очень шикарных блузок, послеобеденное платье…» Цифры росли. Она бросила на Филиппа оценивающий взгляд. Он был в ее власти, он все проглотит.

— Кстати, — сказала она, — я не знаю, как там мой банковский счет, но мне предстоят большие расходы на этой неделе…

— Я сделаю все необходимое, — ответил он.

Галантный, героический, великолепный, с чистым взглядом и с портфелем в руках. Жалкий тип!

— Ты можешь мне приблизительно назвать сумму? — спросил он.

— Нет еще. Я собираюсь отправиться с друзьями на Антильские острова. Так что, ты видишь, мне нужно прикинуть…

— На Антильские острова? — пробормотал он.

— Хорошая идея, да?

— Очень хорошая… Ты не засиживаешься подолгу в Париже в этом году… В январе Капри, теперь Антильские острова…

У него был разочарованный вид, на лбу пролегла морщина, нос опустился. Кароль удивилась быстроте, с которой решилась проблема поездки. То, что еще минуту назад было всего лишь мечтой, колебаниями, неторопливым взвешиванием за и против, стало внезапной реальностью почти без ее участия. Она вдруг сделалась очень занятой, у нее срочно появилось сто дел в разных местах Парижа, ей не хватало времени. Который теперь час?

— Когда ты рассчитываешь ехать? — грустно спросил Филипп.

— Через восемь дней.

— А!..

Между ними воцарилось молчание. Филипп почувствовал себя так, будто находится на перроне вокзала. Он прощался с ней. Вздохнув, он сказал:

— Да вот! У меня для тебя безумная новость: Даниэль женится.

— На малышке Совло?

— Да. Ты подозревала?

— Немного…

— Он сделал ее беременной!

— Она очень хорошенькая, эта малышка!

— Все-таки…

Кароль слушала его, думая о примерном списке вещей. Филипп был совершенно прав насчет Даниэля. Что ее и радовало. Она ненавидела это семейство. Чем сильнее Эглетьеры увязнут в грязи, тем более счастлива она будет. Что это сегодня в воздухе, от чего ее так бодрит? После ночи дурноты и кошмаров она возродилась, свежая, оживленная, эгоистичная, с чистой кожей, беспощадная перед этим побежденным. Она поедет к парикмахеру — разумеется! — потом к своей портнихе, а потом в бутик на улице дю Фобург-Сен-Оноре, о котором ей столько говорила Олимпия! Даниэль, женатый и отец семейства, — вот уж верх глупости!

— Я рада за Даниэля, — сказала она улыбаясь.

Филипп с беспокойством посмотрел на нее. Она вытянула перед собой руки. Ее ночная рубашка просвечивала. Наверное, сквозь ткань он видел ее грудь.

— Теперь оставь меня, — сказала Кароль. — Я спешу!

Он ушел.

— Мадам дома? — спросила Мадлен, снимая плащ и протягивая его Аньес.

— О нет! — сказала Аньес. — Она позавчера уехала.

— Уехала?

— Да, в путешествие. В круиз, как она сказала. Вернется не раньше чем через два месяца.

Мадлен удивилась, что Филипп ничего не сказал ей по телефону об отъезде Кароль. Они говорили только о будущей свадьбе Даниэля. Мадлен узнала об этом событии из письма Франсуазы. Сразу же позвонила брату. Он лишь подтвердил факты и пожаловался, что ничего не может остановить. У Мадлен возникло впечатление, что, против обыкновения, он не был недоволен ее приездом в Париж. Она посмотрела на часы: десять минут восьмого.

— Месье не задержится, — сказала Аньес.

— А месье Даниэль?

— Он сдает сегодня экзамены.

— Да, в самом деле! — сказала Мадлен. — Наверное, он страшно волнуется!

— Подумайте: третий день!.. Самое трудное было вчера, как он сказал!..

Мадлен вошла в гостиную, неся на руках своего фенека, и опустилась на подушки дивана. Какая жара! Она отвратительно поела днем. Во рту у нее все слиплось. Пока она ехала под палящим солнцем, мечтала о стакане прохладного белого сухого вина.

— Аньес, — сказала она, — я умираю от жажды! Сжальтесь надо мной!..

— Виски со льдом, мадам?

— У вас нет белого вина?

— Нет.

— Ну ладно, пусть будет виски, — сказала Мадлен с сожалением.

Аньес удалилась. Мадлен закурила сигарету: через две недели эта свадьба, какая глупость! Разумеется, если малышка беременна…

После Франсуазы — Даниэль! Какой-то ветер безумия подул над семьей. Филипп и Кароль не в силах утвердить в доме свою волю. «Верно, что молодежь в наше время уже никого не слушает. Она идет напролом, бросается в воду…» Закатное солнце наполнило гостиную сиянием медной пыли. Старинные кресла, богатая обивка, дорогие ковры, изношенные дальше некуда… Мадлен подумала про себя, что некоторые люди, типа ее брата и Кароль, накапливают мебель, безделушки, серебро, отношения, будто готовясь в перспективе к приятной жизни, но этой жизнью так никогда и не живут. Можно подумать, что самое главное в жизни не жизнь сама по себе, а ее декорации. Не было ли этого отчасти и в их случае? Она погладила своего фенека. Вернулась Аньес, толкая перед собой столик на колесиках, уставленный бутылками и стаканами. Мадлен налила себе виски, сильно разбавив его газированной водой, выпила половину и спросила: