Семья Эглетьер. Книга 2. Голод львят - Анри Труайя

— Войдите, — сказала Кароль.

Аньес внесла поднос с завтраком.

— Который час?

— Десять часов, мадам.

Как обычно, Аньес поставила поднос на кровать, широко открыла окно и подняла шторы. Кароль сощурила глаза от яркого света. Солнце и свежий воздух вдруг одурманили ее.

— Шторы, Аньес!

Аньес опустила шторы и удалилась. Кароль налила чай и поднесла чашку к губам. Теплый чай разлился по пищеводу, все промывая, обжигая, очищая на своем пути. Запах тостов щекотал ноздри. Она с трудом удерживалась от желания погрызть один. После излишеств накануне было бы разумным дать организму отдых. В течение дня она, пожалуй, съест лишь несколько фруктов и выпьет три стакана минеральной воды. Она, наверно, бледна как смерть. С некоторым опасением Кароль взяла зеркало на столике у изголовья. Ну, не так уж плохо! Светлые белки глаз, уголки губ и век едва затенены мелкими морщинками… Определенно, этот ночной крем подействовал на ее кожу благотворно. Она могла бы почти обойтись без косметики. Олимпия часто говорила ей, что находит ее красивее, когда она встает с постели, чем когда готовится куда-то выходить. Нельзя доверять Олимпии. Существует ли вообще женская дружба, лишенная коварства? Она провела рукой по шее: кожа под подбородком становилась дрябловатой. «Казалось, что каждое утро, по двадцать раз выдвигая вперед нижнюю челюсть… Глупо!» Потом ее пальцы залезли в волосы, подняли их, распределяя пряди согласно долго изучавшемуся рисунку. Она смотрела на себя в зеркало, любовалась своим отражением и сожалела, что договорилась о посещении парикмахера сегодня днем. Совершенно спокойно она бы могла подождать еще неделю, прежде чем делать укладку. Тем более что Гарольда не было и причесывать ее будет, вероятно, Рауль. Последний раз Рауль изуродовал ее! Она бы не пошла. Но без визита к парикмахеру у нее рушился день. Один за другим пустые, безликие часы.

Никогда она не испытывала такого безразличия к жизни. Этот вчерашний вечер, слишком тяжелая еда, шум… И к тому же Ксавье не был изобретателен! Что за идея была привести ее туда вместе с двумя семейными парами, едва ей знакомыми! Мужчины говорили о делах (все они занимались торговлей зерном), женщинам было нечего друг другу сказать, оркестр неистовствовал под красным лакированным потолком, освещение было таким затененным, что курица на тарелках казалась сиреневой, обслуживание обеспечивали два громадных невозмутимых негра. После ужина танцевали. Ксавье крепко прижимал к себе Кароль. Он владел чувством ритма. Малейшие его движения сочетались с музыкой. До секса у нее с ним еще не дошло. Это будет завтра или послезавтра. Когда ей захочется. Совершенно животная простота их сближения удручала. Провожая ее домой, он предложил поехать с ним на Антильские острова. Роскошное путешествие на итальянском теплоходе. Посадка в Канне через восемь дней. Все путешествие продлится семь недель со стоянками на самых живописных островах. Кароль не сказала ни да ни нет. Конечно, Ксавье ее совершенно не возбуждал со своим лицом будто из хлебного мякиша, с неизменной любезностью и полным отсутствием юмора, но зато архипелаг притягивал, словно какой-то громадный географический десерт. Оставить Париж. Уехать неведомо куда, к солнцу. С нее довольно этого шумного города, людей, все время одних и тех же, которые все знакомы друг с другом, скученности, интриг, обедов, запаха бензина… Она мечтала о шуме моря на пустынном пляже. Ветер в кокосовых пальмах. Обнаженный молодой человек, стоящий на гребне волны, на доске, удерживая равновесие. И океан несет его от гребня к гребню посреди бурлящей пены к берегу. В каком фильме она это видела? Этот молодой человек был похож на Жан-Марка. Она остановила себя. Впрочем, наверное, на Антильских островах не занимаются серфингом. У Ксавье нет ничего от спортсмена. У Жан-Марка тоже!

Кароль медленно вздохнула и принялась красить глаза. Щеточка с краской скользила по ресницам, утолщала их, удлиняла. В зеркале ее взгляд выигрывал глубиной и загадочностью. Она ничего не решила, ни с парикмахером, ни с Антильскими островами.

Такая нерешительность была ей так же приятна, как прохлада простыней, гибкость матраса, мягкое углубление на подушке под изгибом спины. «Потом посмотрим. У меня еще есть время. Я устала. Такой уж день — ни рыба ни мясо, бывает!» С глазами было закончено. Она не стала бы красить ничего другого. Вид немного мертвецкий, но интересный. Эксперимент. Ради кого? Сознание собственного одиночества привело ее в оцепенение. Вокруг нее распространялась вибрация, расходились концентрические волны, как от гонга, по которому ударили молотком. Голова у нее болела все сильнее и сильнее. Если бы было не так светло, она бы с удовольствием заснула. В дверь опять три раза постучали. Аньес пришла за подносом. Надо попросить ее задернуть шторы. Положить на веки легкие компрессы. Отключить телефон. Сделать вид, что больна, очень больна… Вошла не Аньес, а Жанна, приходящая домработница, тщедушная, узловатая, с носом луковицей, покрытым фиолетовыми прожилками. Она несла в руках пылесос. Шланг от него висел у нее на шее, как громадная застывшая рептилия.

— Я могу убрать комнату, мадам?

— Вы прекрасно видите, что нет! — сказала с раздражением Кароль.

Жанна заморгала глазами, словно оглушенная этой репликой, и маленькими шажками попятилась назад. Но перед тем как выйти за дверь, она остановилась и отодвинулась в сторону, поклонившись. Появился Филипп. Кароль не смогла сдержать порыва удивления. «Хорошо еще, что я успела накрасить глаза!» — мгновенно подумала она. Жанна выскользнула, стукнув пылесосом о дверной наличник.

— Ну же, осторожней! — сказала Кароль. А потом, обратившись к Филиппу, спросила: — Ты не пошел на работу?

— Нет. У меня встреча в городе в одиннадцать часов, — ответил он.

Впервые он оказался в комнате жены после их ссоры. Что он хочет от нее? Она насторожилась и не предложила ему сесть.

— Как ты? — спросил он через некоторое время.

— Не очень хорошо. Я поздно вернулась. Всю ночь плохо себя чувствовала.

— Нужно было позвать меня!

Она высекла его ироническим взглядом:

— Зачем?

Филипп не ответил.

Он опять потолстел. На его оплывшем и розовом лице глазам не хватало выразительности. Глядя на него, стоящего перед ней с опущенными руками, Кароль не решалась поверить, что он может внушить уважение своим клиентам, сотрудникам. Чем объяснить, что в обыденной жизни ему так ужасно не хватало той точности суждения, ловкости маневра, элегантности стиля, которые каждый признавал у него в ведении дел? Уже несколько дней, как она стала замечать в нем меньше цинизма, жестокости, чем раньше. Глубоко задетый, он впал в сентиментальную мягкость и безмолвную укоризну. Он глупо вел себя с ней, с детьми. Она презирала его, но у нее даже не было желания причинить ему боль. Он повернулся спиной к окну. Она видела его как в китайском театре теней. Несмотря на полуопущенные шторы, весь дневной свет был направлен на нее. При таком освещении проявлялись даже малейшие недостатки лица. Зная свои слабые стороны, она пересела, чтобы избежать разоблачения солнцем.