В Буэнос-Айресе - Александр Афанасьев

…

В комнате безопасности не работал кондиционер. Было душно. На старом, еще с лучевой трубкой экране телевизора разворачивалась вечная драма… та самая, которая могла разворачиваться и в восьмидесятые, когда начальник внутренней контрразведки ЦРУ Олдридж Эймс сдал всю сеть, и в сороковые, когда НКВД добивало бандеровскую погань в западноукраинских городах. Но это происходило сейчас — некоторые драмы вечны.

Предатель каялся и обещал больше не предавать, если…

Хотя какой он предатель… если так вдуматься. Он просто мразь гнилая и … оппортунист, наверное. Не в ленинском смысле, а в изначальном, который дан в Британской энциклопедии. Оппортунизм — это следование своим интересам, в том числе обманным путём, включая сюда такие явные формы обмана, как ложь, воровство, мошенничество, но едва ли ограничиваясь ими. Намного чаще оппортунизм подразумевает более тонкие формы обмана, которые могут принимать активную и пассивную форму, проявляться ex ante и ex post.

Запись остановилась

— Вот такие вот дела…

Запись смотрели мы втроем. Я, Слон и резидент. Двое из нас запись уже видели.

Первым опомнился резидент.

— Надо выходить на контакт с правительством Аргентины. Запрашивать помощь, пусть и неофициально. Они же планируют создать террористическую группировку.

— Человек, с которым встречался Кит — сказал Слон, — это Роберт Костенко. Он высокопоставленный офицер аргентинской полиции безопасности. Кто может дать гарантию, что мы не нарвемся на такого же Костенко? Что наш запрос не станет ему сразу же известным? У меня нет ни малейшего доверия к местным спецслужбам, учитывая то, что мы о них знаем. Они как решето.

— Они планируют захватить посольство, вы это понимаете?

Вообще, ситуация довольно хреновая — и это еще мягко сказано. В Аргентине — террористов давно уже нет, потому про защищенность посольства мало кто думает. Наше — расположено в старом здании, встроенном в улицу — там вообще нечего защищать, выходишь прямо на тротуар, дверь вышиб и ты в посольстве. Безопасность не просто никакая — ее считай нет. Посольство не относится к ключевым, там немного сотрудников, и его местоположение всех до сих пор устраивало.

— Плевать на посольство, — вступил в разговор я, — хватит уже о своих драгоценных задницах беспокоиться.

— Да что вы себе позволяете?! — возмутился резидент

— Я? Говорить правду, пока это еще возможно. Я начинал на Ближнем Востоке. Видел палестинскую интифаду не по телевизору. Видел и много чего другого. Костенко прав в одном — есть несколько миллионов украинцев призывного возраста. Они унижены, озлоблены, сбиты с толку происходящим, они не знают, кому верить и во что верить. Им не нравится то, что всё, что им уготовано — роль гастарбайтеров в не самых богатых странах Европы. Горшки за поляками выносить. Они считают, что они достойны лучшей доли и судьбы. Костенко совершенно прав, когда говорит о влиянии террористических актов на формирование сознания именно этой группы людей. Если совершится теракт — они впервые за долгие годы, может, за всю свою жизнь увидят людей, которые не просто говорят об Украине. А делают что-то для нее. Жертвуют своими жизнями ради нее. Все что они видели до этого — профессиональных патриотов, которые говорят о любви к Украине, но хотят от нее депутатской неприкосновенности или доступа к разворовыванию бюджета. Еще им не нравится то, что Украина постоянно проигрывает. Они все прекрасно понимают, что Украина проигрывает. А тут она выиграет. Она не может не выиграть. Мы пойдем на уступки — они победили. Мы не пойдем на уступки — они казнят заложников и опять победили. Даже если мы возьмем штурмом здание — они все равно победят, потому что получат мучеников за Украину, пополнят свой пантеон героев. Но самое страшное — они преподнесут урок. Покажут пример, как действовать так чтобы с тобой считались. Страшно не то, что натворят эти — страшно то, что за ними пойдут другие.

— Вы на чьей стороне? — возмутился резидент.

— Я — на нашей. На стороне России. Я не хочу, чтобы мы получили проблему на десятилетия вперед. Я не хочу, чтобы мы получили интифаду на улицах наших городов. Мы очень близко к ней, поверьте.

— Что предлагаешь, — спросил Слон.

— Слить все это в Интернет.

— Эту запись?

— Да. Нам надо давить эту ситуацию в зародыше.

— Не поверят.

— Кто — не поверит? Это демонстрация для одного человека — для Роберта Костенко. Что кругом одни зрадники и одна зрада. Надо скомпрометировать это в самом начале. Пока что на нашей стороне есть верный союзник — огромный негативный опыт. Вспомните, эсеров удалось сломить, когда всплыло, что руководитель Боевой организации Азеф — провокатор полиции.

Все молчали.

— Или потом с этим будут иметь дело наши дети. Это не правительство Украины, с ним не договориться. И не выборы — на них не повлиять, и не купить. Это — п…ц. Люди которых не купить и с которыми не договориться. Они будут убивать, пока все это не потеряет даже тень смысла. В Северной Ирландии кровь тридцать лет лилась. Хотите, чтобы и у нас так же было? А хохлы тупые, им еще больше времени потребуется.

Первым опомнился резидент.

— Это неприемлемо. По многим причинам.

Я поднялся с места.

— Знаете, много лет назад один генерал, докладывая Наполеону Бонапарту о том, почему им была сдана крепость, сказал: «Мой Император, есть несколько десятков причин, по которым я сдал крепость. Первая из них — это нехватка боеприпасов». Наполеон ответил: «Спасибо, другие мне не интересны…»

Но проблемы были не только у нас, у Марко Субботича проблем было не меньше. Он чувствовал опасность буквально кожей, это позволяло ему выжить. Он выжил во время войны, он выжил во время приватизации, потому что чувствовал опасность.

И сейчас он тоже ее чувствовал.

— Значит, тот тип….

…

— Даглас Сикерд, сорок три года, американец. Коммандер военно-морского флота, служил в отряде особого назначения. Уволился с флота, сейчас работает на «Грей Гус корп.» — фирму в Вашингтоне, которая берет подряды по безопасности. Фирма связана с республиканцами. Помимо этого, он связан с картелем Кали. Участвовал в наркопоставках в Европу, связан с албанцами.

Субботич снял очки.

— Ты уверен? Может, он под прикрытием работал?

Антонович усмехнулся

— Какое прикрытие? Колумбийцы знают его, как облупленного. Он начинал на границе, это где-то третий… пятый годы, там тогда война настоящая была. С тех пор он и помогает картелям за бабки. Он красивую жизнь любит, на этом и скурвился.

— Ясно… Сейчас он тоже под колумбийцами?

— А под кем же? Сейчас он из города, похоже, уехал, найти его не можем.