Парадокс Севера - Виктория Побединская

Я усмехнулась.

Наверняка он подумает, что за глупости.

Антон проверил мясо в духовке, и встал напротив.

— Я не смотрел этот фильм, — признался он. — Но, наверное, ты права, что-то в этом городе есть. Может, людей и правда сюда ведет судьба. Потому что я себя на Елисейских полях уж точно не представлял. И вот я здесь.

— А где ты мечтал оказаться? 

— Даже и не знаю. 

— А в детстве? 

— Честно, никогда даже не думал об этом. 

— А я с юности представляла, что выйду замуж очень рано. За прекрасного принца. Разве что даже в школьные годы уже понимала, лошадь ему ни к чему, гораздо полезнее контрольный пакет акций или собственный ювелирный дом. Тут мама мои мечты чуть подкорректировала. 

Я рассмеялась. 

— Ну, твоя мечта практически сбылась, — ответил Тони.

— Да, но в глубине души я как Сабрина все равно мечтала сбежать в Париж. Одна. И ну его, этого принца. Я, наверное, ерунду рассказываю?

— Совсем нет.

Прозвонил таймер.

И наступило молчание. Приятное, на самом деле. 

Ужин получился простой, но сытный. Антон приготовил ребрышки, просто потрясающие на вкус. И несмотря на то, что очень сомневалась, что такая еда в два часа ночи может пойти на пользу, не смогла отказаться.

— Раз ты готовил, я мою посуду, — сказала я, собирая стоящие на столе тарелки и направляясь к раковине.

— Возьми фартук. Будет жаль, если испортишь платье.

— Оно не такое уж дорогое, — отмахнулась я рукой в белой пене.

— Зная тебя, Адель, я в этом очень сомневаюсь.

— А зря.

Я почувствовала, как он встал сзади, обхватывая меня руками и оборачивая пояс вокруг талии. Невольно задержала дыхание.

Хотя мы были знакомы давно, я никогда не видела его татуировок. Обычно их закрывали длинные рукава. Теперь же я могла тщательно рассмотреть, как от запястья, оплетая его словно браслет бежала дорожка из узоров, переходящая вверх к предплечьям, на которые были нанесены то ли строчки из книги, то ли стихи. Прочитать я не успела, потому что Антон убрал руку.

— Хочешь посмотреть? — спросил он, поймав мой заинтересованный взгляд.

Я кивнула и он, опершись бедром на столешницу, завел руки за шею, ухватился за ворот и стянул майку через голову. Теперь я видела, что причудливые узоры и линии бегут гораздо дальше — к плечам, соединяясь на затылке. Ниже лопаток татуировок не было.

— Вот эту я набил первой. Мне шестнадцать было, — произнес Антон, указывая на языки пламени на его плече.

— Но это же незаконно!

Он лишь улыбнулся.

— Я тебя умоляю. Главная проблема была только в том, что мама меня за нее из дома выгнала. Я три недели спал на полу в комнате Виктора. Иногда в сарае.

— Она у тебя строгая? — спросила я, разглядывая узоры. Мне хотелось прикоснуться к ним, но я не решалась.

— Не то что бы, — ответил Антон. — Просто не понимала. До сих пор не понимает. Смирилась, наверное.

— Vivere est vincere, — прочитала я вслух фразу на его груди.

— Жить значит побеждать, — перевел он.

— Занятно. А эта? — спросила я, указывая на нотный стан, сквозь линии которого прорывалась птица. — Что она значит?

Он ухмыльнулся.

— Это самая последняя.

— Она самая маленькая, — подметила я.

— Да. К тому моменту у меня были набиты остальные. Каждая из них что-то значила. А эта… — он на мгновенье замолчал, пожав плечами. — Я сделал ее в тот день, когда понял, что впервые влюбился. Чтобы запомнить.

— Как романтично, — улыбнулась я, касаясь черных тонких линий. — Ты конечно же не скажешь мне, кто она?

— Даже не мечтай, — покачал он головой, и что-то внутри заскреблось. Глупое чувство. Наверное, я этой девушке даже завидовала.

Виктор никогда не рассказывал про подружек Антона. Сам он тоже не распространялся. Наверное, он был сильно влюблен, раз решил оставить след о ней на своей коже. Чтобы сменить тему, я спросила:

— Было больно?

— Сильнее, чем ожидаешь, точно, — рассмеялся парень. — Особенно на боку и запястьях.

— Зачем тогда ты продолжал делать это раз за разом?

Антон смотрел на меня неотрывно.

— Некоторые исцеляются болью, — ответил он так, словно закладывая внутрь, особый, скрытый смысл. Но задать новый вопрос не дал, скомандовав: — Твоя очередь.

— Что?

Я рассмеялась.

— У меня нет татуировок. Представляю, что сказали бы родители, выкини я такое. Но раз уже ты поделился со мной секретом, я тоже расскажу тебе кое-что, о чем никто не знает.

Я отошла на шаг, встав в центр прохода, развязала фартук и медленно покружилась.

— Это платье я сшила сама.

Тони вскинул брови.

— Ого, — произнес он. — А Виктор в курсе?

— Я хотела рассказать ему в поездке. Боялась рассказать, на самом деле.

— Почему?

— Не думаю, что он одобрит, — грустно улыбнулась я. — По крайней мере родители сказали, что это не тот бизнес, куда следует вкладывать силы и деньги.

Он покачал головой, нахмурившись.

— А по-моему, бред. Мне кажется, ты очень талантлива. К тому же я не знаю никого, кто разбирался бы в моде лучше тебя.

— Считаешь?

— Уверен.

Я улыбнулась, тихо благодаря. За окном едва занимался рассвет.

— У нас самолет через пару часов, надо будить Полину.

Тони поднял со стола майку и кивнул.

В самолете, положив голову на его плечо, я закрыла глаза и практически сразу погрузилась в сон.

Париж остался в Париже. Но один из его огней попал в меня, прорастая внутри особой теплотой. Спокойствием, которому еще никогда в жизни не было равных. И засыпая, я слышала в голове строки из того самого фильма*:

На той стороне улице звучит "жизнь в розовом свете". Играют для туристов, но удивительно, как меня волнует эта песня. В ней на жизнь смотрят сквозь розовые очки. Только в Париже, где свет будто розовый, эта песня имеет смысл. Но я захвачу её домой, и она будет со мной, куда бы я не отправилась...

_

* кф. "Сабрина" (1995, Сидни Поллак)

Незапертая створка окна с белыми хлопковыми занавесками, вечно помятыми, поскрипывала, гонимая вечерним сквозняком. С улицы доносился шум музыки и веселые крики. Даже вожатые были неестественно добры. Особый случай — последняя ночь в лагере.