Демонология Сангомара. Яд и Меч - Д. Дж. Штольц

Красивые глаза хозяйки Ноэля с теплотой смотрели на сына. В них не было ни печали, ни тоски расставания. Возможно, Мариэльд была счастлива рядом с любимым и любящим сыном — о чем она и говорила после суда.

Юлиан взял на себя ответственность по управлению графством, и последние десять лет Мариэльд проводила все дни в отдыхе, изредка принимая особых гостей. Иногда у Юлиана складывалось ощущение, что Мариэльд счастлива больше не от того, что он рядом, а от того, что он менялся рядом с ней. Она вела его сквозь десятилетия, рассказывала истории из своей жизни и напутствовала.

То, что он чувствовал с матушкой, было похоже на ощущения с Белым Вороном, когда Филипп учил его, чтобы скоротать время до суда. Белый Ворон… Лицо Юлиана дернулось, а губы сжались в плотную линию от воспоминания об этом изменнике и двуличном вампире. Насколько нужно быть хладнокровной сволочью, чтобы так уверенно врать в лицо наследнику своего товарища? А после череды лжи этот жалкий трус, боясь быть осмеянным Советом, переменил свое решение, когда увидел истинное завещание друга в Гейонеше.

— Юлиан, перестань думать о Белом Вороне, — из чертогов памяти графа вырвал насмешливый голос матери.

Граф нарочито весело сказал.

— Ах, Матушка. Вы опять мысли читаете!

— Там читать-то нечего, сын мой, у тебя на лице все вырисовывается, когда ты вспоминаешь о Филиппе.

— Ничего, матушка… Ничего… Еще немного и Белый Ворон окончательно вымоется из памяти, оставив лишь блеклое имя, которое для меня уже ничего не будет значить.

Юлиан соврал. Его до сих пор трусило от всего, связанного с Филиппом фон де Тастемара. Даже спустя три десятилетия.

— В Элегиаре, Юлиан, ты окунешься в другой мир, — улыбнулась Мариэльд и погладила серебристую косу. — И тебе будет не до Белого Ворона с его каменным сараем.

Юлиан весело рассмеялся, как можно непринужденнее, хотя серьезные и больные глаза выдавали ложь в этом притворном смехе. Остальную часть ночи, любуясь танцем теней от качающихся за окном кустарников, Старейшины провели в легком общении. Они прощались друг с другом, а Мариэльд, пребывающая в замечательном состоянии духа, гладила сына по его руке своими пальцами, и ее большие синие глаза странно поблескивали во тьме.

За всю ночь Юлиан, хоть и изнывал от любопытства, так и не решился спросить у матушки про Вицеллия. Это было бы крайне неприлично, поэтому граф смолчал. Может быть, дело в том, что Вицеллий должен покинуть Ноэль по прошествии стольких лет, и Мариэльд, будучи одинокой женщиной, решила уступить старому веномансеру, пусть и ворчливому, пусть и с дурным характером, но не лишенному аристократического происхождения.

* * *

С рассветом, когда солнце зажглось на востоке, медленно выскользнуло из-за горизонта и осветило особняк, во дворе уже топтался отряд, даже два. Ада, роняя слезы расставания, целовала двух своих малышей, которые вынуждены были остаться с отцом Кьенсом, Майордомом особняка. Затем бросалась к сестре, обнимала ее и тоже всхлипывала, а смущенная Фийя успокаивала сестру и шептала той на ухо, что очень скоро Ада снова увидит Тибейя и Мефира. В путь вместе с Мариэльд де Лилле Адан отправлялся внушительный отряд из восьми вампиров охраны, личной служанки, обычных трех слуг и старика Пайота. На упитанных боках лошадей висели пухлые седельные сумы — графиня планировала пробыть вне особняка пару лет, а потому слуги упаковали все ее костюмы и украшения.

В стороне же, в составе скромного второго отряда, стояли всего три вампира: Вицеллий в своей бессменной алой пелерине и две служанки, Фийя и Кайя. Столь схожие имена свидетельствовали о том, что девушки были рождены в неволе — господа не имели привычку баловать ни айоров, ни рабов сложными именами. Со стороны моря к своему отряду медленно подошел Юлиан, он был полон мрачных дум.

— Кьенс, ты точно ничего не видел?

— Нет.

— А жена Бисая что говорит? — Юлиан покосился на блеклую дородную женщину позади собравшихся перед воротами слуг.

— Не знает.

— В Луциосе искали?

— Пусто, — Кьенсу тоже не нравилось это происшествие.

— Престранно это все… — упер руки в боки граф. — Некуда им было бежать, да и незачем. Может берег обыскать… Дальше, в можжевелом лесу…

Мариэльд, глядя на разговор сына и слуги, недовольно нахмурилась.

— Сын мой, сейчас не время для выяснений, что было в голове у айоров. Кьенс со всем разберется самостоятельно. Нам пора в путь.

Двум отрядам предстояло добраться до Луциоса, чтобы там расстаться. На многолучевой развилке, меж трех высоких дубов, Мариэльд со слугами свернет на восток, к Лорнейским вратам, и уже сквозь них отправится на север. А Юлиан вместе с учителем Вицеллием проедет по южному большаку, к границе с Детхаем. Конечно, можно было двинуться в Гаиврар и на корабле отплыть до Ор’Ташкайя, главного портового города Элейгии. И уже из Ор’Ташкайя на лошадях попасть в Элегиар. Но Мариэльд покачала головой и настоятельно посоветовала, что являло собой приказ, чтобы Юлиан увидел срединный Юг своими глазами, а не мельком из каюты.

Нырнув в объятия тисовой рощи, отряд спустя десять минут явился на большак из древесного полусумрака сплетенных меж собой крон. И медленным ходом двинулся в сторону Луциоса. Ближе к обеду, когда уже вовсю туда-сюда сновали ослики с товарами и груженые телеги, вампиры остановились на развилке. Той самой, стоящей меж трех громаднейших дубов.

— Матушка, я буду скучать по Вам! — Юлиан протянул руки и обнял худенькую женщину. — Передавайте мои сердечные приветствия герцогине Моренн.

— У тебя не будет времени скучать, Юлиан. Уже через пару месяцев твои мысли займут совсем иные дела, — сказала женщина и, вскинув насмешливо бровь, обняла сына. — А коль твои пожелания моей подруге так сердечны, езжай со мной. Амелотта будет рада.

— Нет, матушка… Нет! Я к такому не готов. Только хочу попросить Вас.

— О чем же?

— Если я не успею возвратиться раньше, чем вы с герцогиней явитесь сюда. Прошу, не позволяйте ее орде кошек топтать мои спальню и лабораторию. Заприте их, а еще лучше заколотите! И объявите обязательно, что там остались опасные яды, от которых вся живность герцогини издохнет сиюминутно.

Хозяйка Ноэля, растеряв ледяное высокомерие, расхохоталась от мрачного вида графа Лилле Адана, и от той тучи, что нависла над ним при упоминании Амелотты. Затем взор Мариэльд перепорхнул на веномансера и сделался еще теплее и ласковее.

— Прощайте… госпожа.

Вицеллий поправил жесткую суму с ядами, скрипнув кожаной тканью, и поцеловал поданную Мариэльд руку. Веномансер и графиня замерли, оба молчали, но что-то в их глазах говорило, что они друг друга понимают без слов. Графиня тепло кивнула, с явной неохотой убрала длань в тонкой перчатке и взобралась на белоснежную кобылу, украшенную у седла и уздечки декоративными цветами олеандра.