Демонология Сангомара. Яд и Меч - Д. Дж. Штольц

Фийя похлопала ресницами, а потом стала вспоминать, что да, действительно, старик-веномансер всегда был брезглив в отношении прислуги, которая состояла целиком из айоров. Когда кто-нибудь из слуг смел обращаться к Вицеллию Гор’Ахагу, тот часто не отвечал, и с лицом, полным презрения, морщился и делал вид, что рядом никого нет. Если же старику требовалось что-то сделать, то он, не спрашивая имени слуги, просто говорил: «Эй ты… Иди сюда!». Хотя все списывали действия веномансера на его вредный нрав, причина крылась в другом. Вицеллий всю жизнь провел в Элейгии, и плевать он хотел на то, что айор отличался от раба — для него он был таким же безмозглым низшим созданием.

По ноэльским законам, айоры не могли избираться в Плениум, не могли состоять на высоких должностях и обязаны были служить своему господину. Однако раз в десять лет айор мог выбрать, что делать дальше: остаться у старого хозяина, уйти к новому или получить статус вольного.

Подобные правила привели к тому, что к айорам относились благосклонно, а господа, не желающие, чтобы те покинули хозяина, старались заботиться о них. Даже само слово «тео», которое айоры использовали в отношении хозяев, обозначало на аельском то, что нельзя было передать никаким одним словом другого языка. «Тео» обозначало человека, который заботится о ком-то, но не просто так, а за служение ему того, кто принимает эту заботу. Поэтому айоры по обыкновению добавляли к «тео» не фамилию, как в случае со словами «господин» или «хозяин», а имя. И, если на Юге разрешалось делать с рабами все, что угодно, от изнасилований до убийства, то в Ноэле побои порицались, а убийство так и вовсе каралось.

Впрочем, стоит отметить, что Юг расползался все севернее и севернее, и в Ноэле уже было достаточно выходцев из рабовладельческого Детхая либо Дюльмелии. Рано или поздно, возможно, статус айора превратится в рабский.

Другая проблема крылась в том, что айоры всегда искали место получше: где кормят сытнее, одевают богаче и относятся благожелательнее. Так что средняя стоимость содержания одного айора была в полтора-два раза выше обычного южного раба. От этого многие господа приобретали рабов в Детхае, во время пресловутого весеннего Рабского Торжища. Местные рабы, выросшие со следами плетей на спинах, были смиреннее овец и требовали немного. А еще у них отсутствовала всякая грамота. Некоторые из них не покидали земли нового хозяина в Ноэле ни разу за всю жизнь, а от того и знать не знали о том, что могли уйти раз в десять лет, а их статус теперь стал айорским, а не рабским. Хотя, даже если узнавали, то, напуганные и униженные, влачащие жалкое подчиненное существование, они боялись уйти. Не все, но многие.

— Тео Юлиан! — Фийя нахмурилась и сжала пухлые губы. — Мне все равно, как там меня будут звать. Возьмите меня с собой! Я служу Вам!

— Фийя, — шумно выдохнув, граф ответил поцелуем и прижал к себе женщину. — Я тебя прошу, останься здесь и откликнись на теплые взгляды Остена. А когда я вернусь, через несколько лет, то все будет как раньше, с той лишь разницей, что ты будешь жить рядом с мужем и ребенком, а не со мной.

— Несколько лет? — вскрикнула в негодовании Фийя.

— Да.

— Пожалуйста, возьмите меня с собой. Мне все равно на Остена! Я служу Вам! — а потом айорка вспомнила и добавила, уже тише. — А Остен к тому же куда-то запропастился.

— Как это?

— Ну… Его на калитке видали с Бисаем. А потом раз… И нет ни его, ни Бисая. Кьенс искал их, но бесполезно, словно морские русалки уволокли.

— Странно… Мне никто не говорил об этом…

— Так они ж пропали сразу после Вашего отъезда. Матушка Ваша ворчала, что сбежали.

— Глупости, право же, — граф Лилле Адан помотал головой. — Куда они могли деться?

— Тео Юлиан. Так вы возьмете меня с собой? Не оставляйте меня здесь! Я хочу быть с Вами и только с Вами.

По бледным щекам женщины пробежал румянец и она вытерла ладошкой остывающие на глазах слезы. То, что Остен пропал, ее немного огорчило, но Фийя решила, что, раз уж тот молодой и симпатичный вампир сгинул, то граф теперь непременно возьмет ее с собой. Поэтому служанка была даже рада тому, что так случилось.

Юлиан молчал. Настала его очередь задуматься о положении Фийи в сложившейся ситуации и о пропаже стражников.

— Фийя. Я не хочу, чтобы в Элегиаре ты страдала: от одиночества, от жестоких законов, от власти чужой земли…

Граф знал, что исчерпал аргументы. Весомого повода оставлять Фийю у него не было. Но наблюдая, как Фийя возится с племянниками, он не раз убеждался, что ей пора обзавестись семьей. Хотя Юлиан и привязался к айорке, граф понимал, что с годами страсть к ней, и так едва теплая, целиком остынет. Пока служанка была молода и привлекательна лицом и телом, граф рад был видеть ее рядом, целовать ночами, пусть уже и не так горячо как раньше. Но что будет через десять, двадцать, тридцать лет? Он любил Фийю, как ту, о ком заботился, любил ее покорный характер и милый взгляд, любил за преданность. Но сердцем он ее не любил, ибо в сердце его — одна Вериатель.

Граф хотел, чтобы айорка нашла себя в детях. Тогда она перестанет обожествлять Юлиана и покинет его спальню, сама. Но помимо Остена в воспоминаниях Фийи он не обнаружил никого подходящего на роль мужа.

— Я не смогу страдать, когда вы рядом! — прошептала Фийя и прижалась худым телом.

Она безумно, но кротко любила его уже тридцать лет. Любила в нем каждую черту лица и тела, понимала, о чем говорит всякий вздох и промелькнувшая эмоция. Фийя знала, что Юлиан хмурился по-разному: иногда — сердито, чаще — задумчиво, а порой — насмешливо-радостно. За долгое время айорка изучила Юлиана всего целиком и, проведя рядом с ним почти всю жизнь, не представляла себя отдельной от него. С трепетом и любовью Фийя взяла мужскую ладонь и поцеловала, а потом приложила к своей щеке. От этого граф чуть смутился, но, поразмыслив, его лицо осветила печальная улыбка.

— Хорошо, Фийя. Ты поедешь со мной.

После того, как айорка забылась сном под легким, но пышным одеялом, Юлиан оделся и спустился в гостиную. В комнате царил мрак, но белоснежные волосы Мариэльд сияли серебром даже в темноте. Графиня погрузилась в мягкое кресло и отрешенно смотрела в черный камин, а на губах ее бродила блаженная улыбка.

Потянув носом воздух, Юлиан учуял в запахах, что окружали худощавое тело матери, аромат старика-веномансера. Вот так чудеса! Что же случилось, отчего Мариэльд и Вицеллий сблизились — этого Юлиан не мог взять в толк. Его матушка, женщина высокомерная и надменная, ни разу за тридцать лет, что Юлиан жил в особняке, не спала с мужчиной. По крайней мере, граф не замечал за ней ничего такого. Но, вспоминая слова матушки на суде о том, что Гиффард был ее любовником, Юлиан сделал вывод — Мариэльд позволяла касаться своего тела лишь подобным ей.

Юлиан устроился в соседнем кресле, рядом с матерью. На вопросы о Бисае и Остене графиня лишь повела плечами, мол, она не знала, куда те могли пропасть. Так ничего и не добившись, Юлиан провел остаток ночи в общении с Мариэльд, которую не увидит несколько лет. За все годы жизни граф не посещал Юг. После прибытия в Ноэль, сначала из-за плотного расписания учителей, а позже из-за большого объема работы, он безвылазно сидел в особняке, иногда выезжал в города и деревни земель Олеандра, и никуда более. Теперь, воспользовавшись случаем, Юлиан хотел снять какой-нибудь домишко в Элегиаре, устроиться там и пожить в свое удовольствие. Либо и вовсе — сопроводить старика до Элегиара, а самому двинуться дальше, в братские королевства Нор’Мастри и Нор’Эгус.