Московское время - Валерия Вербинина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Извините, Павел Николаевич… я свои папиросы на работе забыл…
– Я тоже покурю, – объявил прокурор, протянул Опалину спички, а свою папиросу запалил от зажигалки. – Идите, Чекалкин, вы мне больше не нужны.
Под внимательным взглядом товарища Сталина подхалим прошел к выходу, но в дверях столкнулся с вернувшимся майором и неизвестным Опалину бледным человеком в штатском костюме, сидящем на нем так плохо, что сомнений не оставалось – раньше человек носил исключительно форму.
– Здравствуйте, товарищ Брагин, – со зловещей многозначительностью промолвил прокурор. Дымок от его папиросы образовал в воздухе затейливую петлю. – Вот, это товарищ Опалин, можете знакомиться. Он жаждет услышать вашу историю, – добавил Яшин, хотя Опалин ничего не мог жаждать по той простой причине, что видел бледного типа первый раз в жизни.
– Я ни в чем не виноват, – пробормотал Брагин, пряча глаза. В отличие от Опалина, сесть ему не предложили, и майор маячил за его спиной – словно на случай, если Брагин вздумает выкинуть какой-нибудь фокус.
– Не виноваты? – взвился Яшин. Лицо у него стало как у одержимого злого волшебника. – Это вы на суде будете рассказывать. А теперь вот товарищ Опалин очень ждет ваших объяснений. Он, между прочим, ловил преступника, сил своих не жалел…
– Простите, – вмешался Опалин, – а о ком вообще речь?
– Имя Клима Храповицкого вам что-нибудь говорит? – вопросом на вопрос ответил прокурор, и по его интонации Иван понял, что Яшину не понравилось его вмешательство.
– Еще как говорит. Я брал его банду.
– Вот-вот. Недавно состоялся суд, и Храповицкий, учитывая тяжесть его преступлений, был приговорен к высшей мере социальной защиты – расстрелу. Только вот его не расстреляли, – добавил прокурор с раздражением, сминая окурок в пепельнице с такой яростью, словно тот был личным его врагом.
Брагин упорно молчал и глядел в пол.
– Подождите, Павел Николаевич, – попросил Опалин. – Так Храповицкий бежал из тюрьмы?
– Из-под расстрела он бежал, – с еще большим раздражением ответил Яшин. – Да, представьте себе! Это вот, – он ткнул острым сухим пальцем в сторону Брагина, – начальник расстрельной команды. А у него приговоренные бегают! Как кролики!
– Сбежал только один Храповицкий. – Брагин неожиданно обиделся. – Я ему вслед стрелял и почти уверен, что попал…
– Почти уверены! Расстрелять его надо было, а не вслед палить! Сбежал он, мерзавец, – прокурор злобно скривил рот, – а мы теперь все… и по головке не погладят! – сбивчиво выкрикнул он. – Позорище… Меня уже наверх таскали для объяснений, как такое могло случиться, хотя я ни сном ни духом… – Яшин повернулся к Опалину. – Я только вас прошу, Иван Григорьич… я понимаю, такое в тайне остаться не может, но – хорошо бы, чтобы о случившемся знало как можно меньше народу. Вас по зрелом размышлении я решил посвятить в дело…
– Вы хотите, чтобы я снова его поймал? – спросил Опалин.
– Ну, ловить-то его все равно придется, но дело не только в этом. У него на вас зуб – постоянно грозился прикончить убийцу брата, то есть вас. И на все ради этого был готов пойти. Пока был в тюрьме, болтовня эта никакого значения не имела, но сейчас он на свободе, то ли раненый, то ли нет… – прокурор свирепо покосился на Брагина, – и я решил, вы должны знать, он ведь может за вами явиться. Оружие у вас есть?
– Да, – кивнул Опалин, не уточняя, что несколько минут назад он собирался применить его против своих спутников.
– Ну, в общем, будьте осторожны. Вы – ценный кадр, не хотелось бы вас лишиться. Кадры, как говорится, решают всё… гхм… – Прокурор поглядел на часы. – Однако время летит… Пора расходиться, пожалуй. Да, Иван Григорьевич: если вам понадобятся дополнительные люди, чтобы поймать Храповицкого, а Николай Леонтьевич помочь не сможет, звоните мне. Я помогу.
Это было завуалированным предложением предательства непосредственного начальства – но Опалин и виду не подал, что раскусил маневр собеседника.
– Да, Павел Николаевич, – проговорил он. – Конечно, я буду иметь в виду.
Он попрощался с прокурором, кивнул на прощание толстому майору и совершенно раздавленному Брагину и вышел, стараясь идти не слишком поспешно. Однако стоило сделать десяток шагов по коридору, как он лицом к лицу столкнулся с Александром Соколовым.
– Как съездил? – спросил следователь спокойно. – Небось поджилки задрожали, когда машину увидел? Задрожали, а?
И засмеялся недобрым смехом.
– А чего мне волноваться? Есть кому передачи носить, – ответил Опалин, грамматически не слишком правильно, но по смыслу – более чем прозрачно.
Смеяться бывший приятель тут же перестал, и Иван, благодаря душевному напряжению, в котором находился в тот момент, понял: Соколов примеряет его слова к себе, и ему-то, видимо, никто передачи носить не станет…
– Ты, Ваня, сам виноват, – почти добродушно сказал следователь. – Не лез бы на рожон, я бы тебя предупредил насчет Храповицкого по-дружески и без поездок в черной машине. А так…
– При чем тут рожон – ты Фриновского под расстрел подвел, – выпалил Опалин. – И я же знаю, за что: он к жене твоей подкатывал…
Жена у Соколова была не то чтобы красавица, но мало кого из мужчин оставляла равнодушным.
– Да к моей жене куча народу подкатывала, – хмыкнул Соколов. – Кроме тебя, конечно. А Фриновскому расстрел вышел за превышение полномочий. Тебе-то хорошо, ты бандитов ловишь, а мне приходилось людей к себе вызывать, которых он засадил, и о торжестве справедливости говорить, мол, дело пересмотрено и они могут жить дальше на свободе. Но это только те, кто в живых остался, а ведь таких, кого давно закопали, гораздо больше. Скажешь, я сволочь? Или, может быть, надо было за перегибы по головке его погладить и отпустить?
Опять это «погладить по головке». Черт возьми, да что же за язык у них такой…
– Я вижу, Саша, тебя повысили, – сказал Опалин, глядя на петлицы бывшего приятеля. – Далеко пойдешь… наверное. Но поздравлять тебя не буду, и говорить, что рад, – тоже.
Он круто повернулся и, не прощаясь, зашагал прочь.
1 марта 1939 года после ремонта открывается Дом творчества в Ялте. Писатели, желающие получить путевки в указанный Дом творчества, должны подать заявление в Литфонд. Ввиду того, что в указанном Доме творчества имеются несколько двойных комнат, писатели при желании могут поехать в Дом творчества с женами. Стоимость месячной путевки для писателя 500 руб., для жен писателей 600 руб.
Днем 1 декабря Аполлон Семиустов вернулся домой в полном расстройстве.
Его идейно выдержанную, боевую, напичканную всеми образцовыми штампами статью о только что начавшейся войне с Финляндией отвергли, причем сразу в трех местах. Намекали, что тема зарезервирована строго для своих, а в перспективе за описание поражений врага (который уж точно продержится не больше недели) маячат всякие вкусные награды и за здорово живешь Семиустову примазаться не дадут.