Мир, где тебя нет - Марина Дементьева

Демиан сиганул на стол и побежал поверху, расшвыривая уцелевшую сервировку. Стол под его ногами содрогнулся от удара, едва не развалившего крышку напополам — кто-то не побоялся рискнуть, испытывая прочность незнакомого оружия на мебели из каменной берёзы. Извернувшись в прыжке, ведьмак пролетел между двух воздетых мечей, как между лопастями ветряных мельниц, и так встретился с Аргаем.

Великий князь коротко кивнул ему и замер, готовясь к новому нападению. Трофейный меч он держал наизготовку. Демиан ударом подкованного сапога отправил следующего аваллара кувырком вниз, и в тот же момент увидел всаженные в изголовье великокняжеского престола, как в деревянные ножны, рукояти авалларских парных мечей для бездоспешного боя. Строго говоря, мечом был только один, для ведущей руки, а второй — скорее увесистым и довольно длинным кинжалом. Демиан взялся за рукояти. Не было никакой уверенности, что он получит боевое оружие, а не декоративные обломки — иначе с чего бы Аргаю не воспользоваться тем, что под рукой? Но стоило хотя бы попытаться.

Клинки выскользнули без малейшего сопротивления, из древесного плена, как из растопленного масла. Легли влитые, словно под его руку кованые. И отточенные, как инструмент цирюльника. Стали оживать узоры, потекли изменчиво, точно виноградные лозы оплетали лезвия. Демиан повёл кистью. Это было его оружие.

Только поток желающих скрестить мечи внезапно иссяк.

***

Участники переворота медленно опускали оружие. Кто-то бросал мечи под ноги. Все оставались на своих местах в глубоком молчании, только из-за двери по-прежнему доносились вопрошающие возгласы. Ведьмаки, не посвящённые в тонкости авалларской культуры, солидарно молчали, не понимая, что, нарлаг побери, произошло на сей раз.

С болезненным возгласом выпустив оружие, Магистр схватился за лицо. Точно кожу взрезали и сорвали. Но пальцы не осязали даже царапины.

Кристалина неосознанно отзеркалила жест Демиана, прикоснувшись к собственному знаку — карминной спирали на левой щеке. На лице Магистра, частично скрытый рассыпавшимися волосами, контрастно проступал ассиметричный узор. Тонкие изогнутые линии, краем задевая бровь, закручивались над нею в петли, опускались с испещрённого вязью точек, черт и полукружий виска на скулу и верх щеки. Угольно-чёрного цвета Д'элавар. Как говорится, факт на лицо. Вернее, на лице.

Кажется, переворот состоялся с самым неожиданным итогом.

В этот миг двери всё же сдались, и внутрь хлынул поток авалларов в чёрной одежде. Всё же гвардейцы.

Сколь бы ни было сильно потрясение, Великий князь за секунду овладел собой. Безошибочно указал:

— Д'англар.

Тот, окружённый, как и уцелевшие сторонники, гвардейцами, отвесил светский поклон.

— Престол Сантаны подобал мне больше недоумка Г'винара.

Голос вдохновителя мятежа оказался завораживающим, мелодичным. Таким самое оно вербовать союзников, суля все предельские блага и половину вышних в придачу.

Великий князь пошевелился, точно статуя поднялась со своего пьедестала.

— И двое готовых сыновей в придачу, — кивнул Д'элавар. — И дочь, кажется? Хозяйка оказалась благосклонна к тебе... в этом смысле.

— В отличие от Г'винара. — Д'англар глумливо кивнул на мертвеца: руки ему держали. — Не стану отрицать, я всегда знал, что делать со своей женой... и не только с ней. Кто же ожидал, что наш светозарный Эджай окажется не так уж и безгрешен...

Аргай вскинул руку, и двое гвардейцев подтолкнули мятежного князя.

— Ещё одно! — вскинулся он, мощно выдираясь, прежде покорный, из хватки. И, подобно Аргаю, вздымая ладонь.

Великий князь уклонился всем корпусом, но бросок ножа предназначался не ему.

"Дем!" — попытался вскричать Коган, но задохнулся собственным голосом.

Годы неподвижности в маковом дурмане она собирала крохи сил на единственный бросок. Великая княгиня Эджина осела на руки Демиана: растаявшая, невесомая в ворохе тканей, тяжёлых, как турнирный доспех.

Мёртвая Эджина торжествующе улыбалась, счастливая, что наконец защитила своего сына.

***

— Эджай Д'элавар — мой отец.

Минуло полтора или два часа с той поры, когда бойня в зале мирных переговоров вошла в заключительную стадию. Слуги унесли обломки мебели, собрали осколки и вытерли кровь.

Стража вывела бунтовщиков, и вместо подлокотников престола руки Д'англара были привязаны к креслу в допросной, и не великокняжеский венец возложен на голову — лоб обхватила петля ремня. Примкнувших к нему и поверивших в счастливую звезду Д'англара развели по камерам. Предстояло выведать, насколько широко раскинулась паутина заговора. Советники Великого князя деловито потирали руки, полные решимости отсечь все поднявшиеся головы этого змея.

Над ранами Когана и князя Ланадар поработали лекари. Ранами заговорщиков занимались тюремные костоправы. Убитых — в знак милости — передали семьям. Тело Г'винара увезли домочадцы.

Где-то неподалёку, через этаж и десяток дверей, в безмолвии женской части дворца, придворные дамы обмывали тело Великой княгини. Демиан ощущал её присутствие сквозь дворцовые стены. Руки сохранили воспоминание о её теле, о прохладе её кожи, точно она была мертва прежде, чем нож Д'англара рассёк удерживающие Эджину нити.

Демиан не мог отделаться от саднящего ощущения неправильности произошедшего. Это он, маг, существует, чтобы стеречь границу между миром живых и немёртвых. Он отказывался принимать жертву этой слабой измученной женщины, он отвергал её жертву, но жертва уже была принесена помимо его воли. Эта женщина отдала за него свою жизнь, сколь бы мало жизни в ней ни оставалось. И он ничего не мог с этим поделать.

И теперь, оглашая открывшуюся истину, то, что окружавшие его полагают истиной, он совершает попытку утвердить тем самым контроль над жизнью.

В конце концов, Демиан никогда не придавал большого значения кровному родству, всем этим перечислениям заслуг предков, обыкновению перебирать рачительно, как крупу, в каком свойстве состоят с теми-то и теми. Он никогда не чувствовал за собой незримой, но мощной опоры — силы семьи, рода. У него никогда не было отца или дядьёв, что худо-бедно, в меру своего понимания ответственности, замещали бы его. Не было братьев, задиравших друг друга и соперничавших за ласку матери и внимание отца, но поднимавшихся на защиту перед обидчиком-чужаком, не из-за братской любви, а потому что так было нужно. Так диктовал род. У него не было никого, кроме быстро дряхлевшего деда, и Демиан был благодарен Радеку за то, что он заботился о внуке до тех пор, пока тот сам стал способен добыть себе воды, если испытывал жажду.

Демиану не потребовалось больших усилий принять своё одиночество. Со временем он стал видеть в недоступной ему силе рода обратную сторону. Род не только служил защитой и пристанищем, он многого требовал взамен. Он тенью стоял за каждым потомком, ограничивая его движения, навязывая и диктуя не всегда удобные устои, внушая заблуждения. Теперь наследники славных семей виделись Демиану иначе: они тащили за собой, изнемогая под грузом, весь этот сонм условностей, заплесневелые свитки генеалогий, и плиты фамильных склепов, и истлевшие пальцы прадедов хватали их за ноги, а голоса живых осаживали на каждом шагу.